— Может, они выступят против Алехандро раньше, чем мы ожидали. — Я трусь носом о ткань его рубашки, в голове мелькают мысли о том, как неприемлемо наше поведение. Мне стоит дистанцироваться от Умберто. Я должна готовиться стать женой короля.
— Так сказал и Хакиан. Мы не можем медлить. Мы должны идти в Басагуан немедля.
— Если они сожгли деревню в ответ на один из наших глупых рейдов, что они сделают, когда мы отравим их еду?
Я чувствую, как от вздоха поднимается и опускается его грудь.
— Именно поэтому мы это и делаем, Элиза, — говорит он. — Помнишь? Мы хотели заставить Инвьернов ополчиться на князя.
— И из-за наших действий погибнут люди.
— Да.
Его честное отношение к ситуации прочищает мне голову. Он принял наш выбор. Верит в него. Но он не может скрыть печаль в голосе. Я встаю и разминаю тело, держась на расстоянии от Умберто.
— Тогда пойдем, — говорю я.
Беззаботная болтовня, которой характеризовался первый этап нашего похода, сменилась задумчивым молчанием. Я тоже не хочу разговаривать. Вместо этого я экспериментирую со своими камнями.
Мой собственный никогда не казался мне магическим. Но он определенно живой. Канал связи, возможно, между мной и Богом. Тем не менее, чтобы вызывать силу, ползающую под землей, анимаги использовали Божественные камни, которые больше не пульсировали в телах своих Носителей. Я вспоминаю, как анимаг сжимал свой амулет, чтобы заморозить нас, и как амулет сиял ярко-голубым, набираясь сил, чтобы сжечь меня.
Думая о запрете использовать магию, содержащемся в Священном тексте, я запускаю руку под воротник своей рубашки, хватаю клетку амулета. «Господи, сохрани меня в безопасности», — молюсь я. Мой Божественный камень нагревается в ответ.
Сжимая амулет, я сосредоточенно думаю о магии под поверхностью мира. Я погружаю собственные мысли в сухую землю. Я представляю, что камень в моей руке нагревается; я представляю, как огонь вырывается и сжигает хилый куст можжевельника, который я вижу слева. Я так увлекаюсь этим, что спотыкаюсь о камень на земле и падаю на колени.
— Элиза! — Умберто подскакивает ко мне и помогает подняться. — Ты цела?
Он слишком сильно сжимает мое плечо, но я не беспокоюсь об этом. Я прижимаюсь к нему.
— Спасибо, — шепчу я ему прямо в ухо. Но я вижу его реакцию на мою близость — глаза закрыты, он даже дыхание задержал, — и все мое тело наполняется мучительным теплом. Мне хочется обнять его за шею, запустить пальцы в его мягкие волосы.
Но мне нельзя думать о таких вещах.
— Я в порядке, — бормочу я, отряхивая песок с одежды, чтобы чем-то занять руки. На его лице отражается боль, но я решительно продолжаю наш путь.
Дорога до Басагуана занимает два дня. Два дня, за которые мне так и не удалось вызвать в странном Божественном камне хоть какую-то реакцию.
Город князя Тревиньо уютно располагается в долине между двумя горными хребтами, на востоке от него лежит Сьерра Сангре, на севере — запутанный Хиндерс. Здесь прохладнее, воздух так влажен, что как будто одеялом прикасается к моей коже. Я сообщаю об этом Умберто, в ответ он смеется и говорит, что воздух в моей родной стране будет казаться мне таким же после сухой пустыни, к которой я успела привыкнуть.
Мы бродим среди странных двухэтажных зданий с большими окнами и цветочными карнизами. Я очарована яркими цветами, в которые выкрашены стены; преобладают желтые и коралловые оттенки, иногда появляются всплески голубого и лавандового. Железные завитки кудрятся вокруг окон и дверных проемов, яркие плитки, расписанные такими же странными желто-голубыми цветочками, как в моем атриуме во дворце Алехандро, украшают арки и лестницы. Это уютное яркое место, и мое сердце вздрагивает, когда я понимаю, что оно напоминает мне мой дом, Амалур.
Хакиан арендует для лошадей стойла, затем приводит нас к широкому трехэтажному зданию, в первом этаже которого расположено кафе. Длинные столы стоят под навесом из красной черепицы, а касса в глубине расписана красочными предложениями блинов с мясом и сочного рагу. Позади нее повара спешат удовлетворить заказы. Мы садимся за два стола, а Хакиан заказывает еду у стойки.
Если нас спросят, мы скажем, что бы беженцы из Черролиндо, пришли обменять наши пожитки на монеты, а потом собираемся убраться отсюда, пока не началась война. Это придумала Мара, и мы согласились. Это не только правдоподобное объяснение, эта история еще и намекает на неспособность князя — а может, и на его нежелание — защитить своих подданных.
Хакиан присоединяется к нам за столом.
— Они сдают комнаты наверху, я взял две. — Он понижает голос. — Мы останемся здесь, пока не найдем нужную информацию. Мы достаточно далеко от дворца князя и не привлечем лишнего внимания.
Он обращается ко мне:
— Элиза, я спрашивал о голубиной почте для тебя; твоя няня пока не прислала ответа.
— Ох. — Я успокаиваю себя мыслью, что прошло еще немного времени. В конце концов, она знает, что я в безопасности. — Спасибо.
В отдалении монастырские колокола звонят полдень, босоногий мальчик приносит нам два блюда рубленой говядины и лепешки. Мы удивленно смотрим на Хакиана.
Еще больше меня удивляет веселье в его всегда хмурых глазах, когда он ухмыляется нам в ответ.
— Я разорился, — признается он. — Я знаю, что мы экономим, но мы так долго были в пустыне. Я, наверное, год не ел говядины!
Мы не нуждаемся в лишних приглашениях. Мы едим шумно и жадно, улыбаясь полными ртами, смеясь над беспорядком, который устраиваем, пытаясь положить мяса на лепешки. Но глаза Косме и Умберто хмуры, и я думаю, посетила ли их та же, что меня, отрезвляющая мысль насчет реальной причины, почему Хакиан решил угостить нас финальным роскошным обедом.
Наши комнаты скромные, но чистые, и хозяин пансиона помогает нам притащить дополнительные спальники. Косме, Мара и я — единственные девушки в нашей десятке, так что Хакиан и Умберто делят с нами комнату. Я спала рядом с Умберто бессчетное количество ночей, он даже был моим стражем у порога хижины в деревне Алентина. Но почему-то это закрытое пространство кажется более интимным, и я остро ощущаю его присутствие, когда мы распаковываем поклажу и раскладываем спальники.
Когда мы устраиваемся, Косме и Хакиан уходят в город навестить старых знакомых. Я предлагаю составить им компанию, но Косме лишь улыбается.
— Ты бы меня замедлила, — говорит она. — Я обучена собирать информацию. Отдыхай здесь, я достаточно скоро вернусь.
Когда за ними закрывается дверь, я говорю, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Как можно знать так много вещей, будучи таким молодым?
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Мара.
— Косме некоторое время была моей горничной в Бризадульче. Потом оказалось, что она проводник в пустыне. И умеет лечить. И еще она шпион. — Я обращаюсь к Умберто. — По эту сторону пустыни все такие многогранные?
