Книга Князь Голицын - Дмитрий Лифановский

Потому и пользовался критериями нравится, не нравится, и пусть меня гнилыми яблоками некоторые продвинутые «знатоки» от музыки закидают. Но то, что в моем времени музыкой называют точно не буду выпускать в свет. Да и песни, и музыку старался записывать нейтральную, с минимальными переделками в словах, под реалии современного мира. Не обошлось правда без рубрики как я назвал ее в своей тетраде «хулиганской». Тут и матушка еще меня под контроль взяла, по вечерам отбирала тетрадь. Внимательно ее прочитывала и переписывала некоторые песни. Я как то мельком подглядел что она переписывала, ну что тут сказать, там были только песни которые нравились ей и мамке. И уже потом передавала святым отцам, для копирования. Дальше уже копии отправлялись в канцелярию ЕИВ. И от туда, иногда даже с развернутыми, открытыми письмами императорской семьи, попадали в периодическую печать. Кто-то то в окружении Императорской семьи слишком грамотный оказался. Для какой-то цели моим пиаром занялись. Я правда нашел для себя объяснение, не знаю верное или нет, но все таки хоть как то объясняющее все происходящее. Что-то вроде, чем революционными измышлениями заниматься, пусть народ в слове и музыке революции устраивает. Ведь серьезно, кто-то додумался что это новое слово в музыке и стал разрабатывать новое направление или школу. Там у музыкантов черт ногу сломает, если во всем этом разбираться начнет. И в переписке с Марией Федоровной, особенно после моего утверждения, что время меняется, соответственно и речь с письменностью меняться должна. Иначе мертвый язык получим. Начались баталии на страницах газет и литературных сообществ. Там правда и до реальных баталий иногда дело доходило. Кто-то, кому-то по всей физиономии лица, посторонними предметами объяснения проводил. Дело до полиции и докторов доходило. Ну не понимает народ, что сейчас, что в будущем, язык одномоментно неизменен. Он только по истечении большого периода времени может измениться. А все остальное происходит только волевым решением правителя или правительства, и то для этого время надо. Что бы перестроиться на новые правила речи. В общем общество обеих столиц и всей Калужской губернии довольно сильно взбудоражено было. И это только то что я точно знаю, об остальном только догадываться можно было. Даже на нашем почтамте телеграфист, взмыленный бегал, а телеграфные провода разве что не дымились. На нашем почтамте отправляли телеграммы не только от нас и к нам, но и еще и в другие имения. В общем казацкие разъезды и жандармско-солдатские посты, плюс ажиотаж вокруг музыкально-литературного слова привели к назреванию культурно-массового взрыва в отдельно взятом уезде Калужской губернии. Вот святые отцы и попытались видимо предотвратить этот взрыв. Предварительно переговорив с матушкой и заручившись ее поддержкой, мне естественно забыли сообщить об этом, затребовали из столицы инструкции и объездили вместе с высокими чинами владельцев соседних имений. И после подтверждения владельцами, что они не будут затрагивать тем связанных с происхождением и удивительными способностями Петра Алексеевича Голицына, дали добро на свободное посещение и перемещение как нашего имения, так и вблизи него. А то видите ли Петр Алексеевич слишком нервно реагирует на эти темы, может и молнией ненароком приложить. Или упаси бог вообще благословить, по своему правда. Вот так вот. Я старался самоизолироваться, а кто-то пришел и сказал не надо. А самоизоляция была необходима. Даже с учетом изначальной памяти Петра меня не всегда понимали. Слова вроде русские, и по отдельности понятные, но вместе создавали ощущение разговора иностранцев. И только со временем все в имении, и я, в том числе адаптировались в понимании речи друг друга. В общем баталии теперь и у нас в имении между гостями и святыми отцами происходят. Ладно что только словесные проводятся, без перехода на личности. Ну и соответственно концерты частым явлением были. Приходилось принимать участие в плане разъяснения правильного исполнения песен и музыки написанных мной, так как я ее слышу и как она должна звучать. В общем времени у меня почти и не осталось, буквально по минутам все для себя расписывал. А на следующий день, после случая на станции Ферзиково, казаки привезли бабку с внуками. И у нас прибавилось еще больше народу и хлопот. Мало того что бабка Марфа с внуками больными, за которыми уход требуется, прибыли. Так еще и два, три казака каждый день к ней в помощь прибывали. Вахтовый метод какой-то организовали. А их ведь так же обустраивать и кормить надо. Да и в имении народа и без того не протолкнуться стало. Особенно с ежевечерними гостями, владельцами соседних имений. А тут еще и казаки каждый день прибывают. В общем первые дни весело было. Но все как то улеглось и вошло в размеренный ритм. Младшенькая внучка бабки хоть и ослабленная была, но на месте не сидела, за мамкой с доктором как привязанная бегала. Да и за старшим братом в месте с бабкой Марфой ухаживала. Сразу видно, что будущее светило медицины растет. За среднего внука дядька с вахмистром Елисеевым и прибывавшими казаками плотно взялись. Потерянным для мирной жизни человеком он стал. А вот со старшим очень интересное дело приключилось. Тут в двух словах и не расскажешь, и мне пришлось опять отмечаться как изобретатель. Да и со святыми отцами и казаками один раз с позиций силы разговаривать. Что бы на место их поставить. А началось все с разговора через несколько дней после их прибытия. Между доктором Яном Карловичем и старшим внуком бабки Марфы, на котором присутствовали практически все живущие в имении. Старший видимо в самом раннем возрасте травму ноги получил, она у него короче стала, где-то на пару сантиметров, и вывернута чуть в сторону была. От того он быстро ходить и не мог. Да и стоять долго на месте не мог. От того в церкви на службах, на задворках стоял, что бы внимание не привлекать. И то о нем разговоры в деревне где жил нехорошие шли, а парень то не виноват. А тут еще и травма руки на работах у зажиточного крестьянина произошла. Рука явно короче будет из-за того что неправильно срастаться начала, и усохла. Как только не загнила. Да и работать в полную силу он ей уже не сможет. В общем пропащий человек для того времени, смертник, а через него и всей семье смертный приговор уже подписан деревенским обществом был. Голодом и долгами уморить их готовы были. Вот из-за этого и не было у меня сострадания к той деревне, когда она разбежалась. Я в порыве