же состраданием, с каким и прошлой жизни относился к другим.
Однако улыбка получилась не слишком широкой, поскольку Реджис напомнил себе, что он действительно нанесет Эйвербрину рану, возможно смертельную, когда покинет Дельфантл, и эта неприятная мысль заставила его прикусить губу.
Как он сможет сделать это? Как уйдет в Долину Ледяного Ветра, за тысячи миль отсюда, когда он нужен здесь? Как сумеет оставить эту жизнь, выстроенную им на берегах Агларонда?
Он вспомнил Дзирта, и Кэтти-бри, и Бренора. Конечно, было бы здорово увидеть их снова.
Но потом он подумал об Эйвербрине, и Периколо, и Донноле — да, в основном о Донноле! — и обо всех, кого полюбил за время своей жизни здесь, в Дельфантле.
Хафлинги Дельфантла были добры к нему и к Эйвербрину. Еще до того, как Реджис связался с Периколо Тополино, им с Эйвербрином доводилось видеть добро от таких же хафлингов.
И если задуматься в этом городе высоких и отважных людей хафлинг Периколо смог достичь такого положения и известности! Даже самые консервативные воровские гильдии города, включая могущественное Трехпалое Кольцо, организацию, известную своим неодобриным отношением ко всем младшим гильдиям, относиась к Периколо и его хафлингам из Морада с великим уважением. Реджис сам был свидетелем, как почтительно кланялись гвардейцы правителя Дельфантла, хобгоблины, когда Периколо Тополино проходил мимо.
— Хорошая община хафлингов, —сказал он вслух, обращаясь, однако, к себе, а не к Эйвербрину.
Тот, правда, услышал его.
— Что такое? — переспросил Эйвербрин.
— Хорошая община хафлингов, — повторил Реджис громче. — Я имею в виду, здесь в Дельфантле. Ничуть ее хуже других.
Ответом ему был странный взгляд отца.
Паук рассмеялся над собственной глупостью. Насколько знал Эйвербрин, Дельфантл — единственное место, где вообще бывал его сын!
Реджис кивал, не глядя на Эйвербрина и даже не слыша, что там говорит ему на эту тему старший хафлинг. Он обдумывал свое неожиданное положение, и, к своему удивлению, понял, что это немаловажно. Здесь, в Дельфантле, хафлинги не были существами второго сорта, и здесь он лично не был никому обузой. Ничего подобного! Здесь он был протеже, набирающим силу и мастерство под высочайшим покровительством.
Мысли его перенеслись к одинокой скале, вздымающейся в звездное небо посреди северной тундры. Этот образ занимал столь важное место в его душе в тот день, когда он вышел из Ируладуна. Он даже не представлял, насколько трудным окажется его путь домой продолжительностью в двадцать один год. Выходя из Ируладуна, он думал, что будет просто пережидать это время, проводя его в тренировках, вечных тренировках, и возвратится к Компаньонам из Мифрил Халла, словно ничто и не прерывало их героического приключения.
Теперь он знал, что это не так.
Он посмотрел на Эйвербрина, которому был нужен.
Он подумал о Периколо, который принял его, был бесконечно добр к нему и раскрыл перед ним удивительные возможности.
Он опять ощутил мягкость губ Доннолы.
Да, теперь он знал, что это совсем не так.
***
Реджис не мог придумать, как ему выбраться из всего этого. Он не мог сделать вид, будто ничего не было, и не мог даже подняться над проблемой, напоминая себе о высшей цели, ради которой ему была дана эта вторая жизнь.
Он думал об этом, ложась вечером в кровать. Он думал об этом во сне. Он думал об этом, просыпаясь по утрам.
Он пробовал объяснить это юношеским максимализмом, но, даже если и так, это все равно ничего не меняло.
Нет, тот поцелуй Доннолы ошеломил Реджиса; в обеих своих жизнях он никогда не испытывал ничего подобного. Но вкус его, оставшийся, на губах, служил хафлингу на протяжении часов и дней причиной не одних лишь счастливых размышлений, поскольку с именем Доннолы было связано еще кое-что…
Спустя четыре дня после случившегося он готовился к ежедневному спаррингу со своим инструктором. Доннола вошла, улыбаясь, в прекрасном настроении. Она. вскинула клинок и отсалютовала ему.
Но он опустил рапиру острием в пол и покачал головой.
— У тебя что-то случилось? — спросила Доннола, искренне озабоченная, и тоже опустила оружие.
— Почему ты меня поцеловала? — напрямик спросил Реджис, не в силах больше сдерживаться.
Доннола попятилась, словно получила пощечину.
— Что?
— Ты поцеловала меня.
— Ты тоже поцеловал меня.
— Конечно! Ты такая красивая! — Реджис потупился, чувствуя, как заливаются румянцем щеки.
Смех Доннолы звучал в ушах, и он наконец поднял взгляд.
— Спасибо, — сказала она и сделала реверанс и тоже покраснела.
— Но почему? — спросил Реджис.
— Почему — что?
—Почему ты меня поцеловала?
Она начала было отвечать, но Реджис с мрачным видом продолжал:
— Чего ты хотела этим добиться?
Доннола отступила еще на шаг, но затем решительно шагнула к нему, выронив рапиру и подбоченившись. Она остановилась в нескольких дюймах от Реджиса и смерила его ледяным взглядом.
— Не можешь же ты влюбиться в меня! — настаивал Реджис. — Ты же показывала мне — ты учила меня! Ты таскала меня на все эти пышные приемы у всякой знати и показывала, как используешь свое очарование, чтобы манипули...
Мощная пощечина последовала быстрее, чем Реджис успел отреагировать.
Тяжело дыша, Доннола развернулась, намереваясь уйти, но Реджис поймал ее за плечо и притянул обратно к себе. И когда они столкнулись, он крепко обнял ее. Он увидел слезы в ее прекрасных карих глазах и поцеловал ее.
Она извивалась, пытаясь вырваться. Она старалась спрятать губы. Но Реджис не отступал и отыскивал их снова, и напряжение Доннолы постепенно спало, и теперь она уже целовала его не менее, если даже не более, страстно.
— Ты что, сомневаешься во мне? — спросила она и внезапно рванулась, и они оба повалились на пол, она поверх него.
— А ты так-таки никогда не целовалась ни с кем из них? Разве это не было частью твоей игры?
Карие глаза Доннолы полыхнули гневом, но вспышка быстро угасла, и девушка расхохоталась:
— Ну да, им, видишь ли, нравятся малышки вроде нас. Это дает им возможность почувствовать себя большими и сильными.
— Значит, ты целовалась с парой-другой лордов! — вскричал Реджис с деланой яростью и, поддавшись внезапному порыву, перекатил Доннолу на спину.
Доннола улыбнулась ему, ее влажные глаза искрились в солнечных лучах, вливавшихся в единственное окно комнаты.
— Да, кокетничала, и да, целовалась, — призналась она и внезапным рывком опрокинула навзничь самого Реджиса. — Поцелуй и кокетство, и ничего больше, — твердо произнесла
