занять то место, которого ты так долго добивалась, ты говоришь мне, что остаешься здесь.
Ее сердце рванулось из груди так сильно, что едва не убило ее. Шербера могла только догадываться, чего ему стоило сказать это все сейчас, когда она дала ему понять, что остается здесь, а не идет с ним.
Но все действительно изменилось. И если он этого не примет, если не поймет, значит, так тому и быть.
— Мое сердце принадлежит тебе, — проговорила она, с трудом заставляя слова пробираться сквозь сжавшееся от чувств горло. — Но я останусь здесь.
Его глаза были как зеркало, и в них отражалась только она.
— Почему? Из-за детей, которых ты можешь родить фрейле? — Он пожал плечами. — Мне все равно, что ты не сможешь их родить от меня. Клянусь Инифри, Шербера. Я не одержим сыновьями.
— Я остаюсь, потому что я люблю Тэррика, — сказала она, и вдруг, не выдержав, расплакалась, как слабая женщина, которых Прэйир так ненавидел. — Не потому что я — единственная женщина, которая может родить ему ребенка, а потому что я хочу быть с ним и с Фиром...
— Я могу не вернуться, — жестоко сказал Прэйир. — Я могу встретить кого-то в своей родной земле и остаться там. Другую женщину, у которой я буду единственным мужем. Женщину, которая сможет родить мне детей.
— Ты можешь, — сказала она, и хоть по лицу текли слезы, голос был спокоен.
И вот тут он сорвался, зарычал, рявкнул:
— Или ты собираешься сама, или завтра я связываю тебя по рукам и ногам и тащу за собой на волокуше до самого перевала!
Прэйир прошел мимо нее широкими шагами и хлопнул дверью так, что она задрожала. Шербера повернулась к креслу, возле которого стояла, вцепилась в спинку и стояла так, позволяя теплу очага осушать слезы, пока не услышала, как он вернулся.
На этот раз дверь закрылась тихо.
— Хотел бы я хоть раз разозлиться на тебя и тут же не пожалеть об этом.
— Я знала, что ты передумаешь, — сказала она, намеренно не поддаваясь.
Шербера развернулась к Прэйиру лицом, когда он приблизился и, задрав голову, посмотрела прямо в его глаза. Он мог рычать и рявкать сколько угодно; он уже знал ее и знал, насколько она может быть упряма. И в этот раз ее упрямство значило больше, чем его.
— Я остаюсь здесь, — сказала она, протягивая руку, чтобы положить ее Прэйиру на шею, туда, где под теплой кожей бился пульс. — И ты остаешься со мной.
— Ты не слышала, что я сказал? — спросил он, все еще артачась. — Ты идешь со мной. Завтра на рассвете.
— Ты остаешься.
Он вздернул брови и склонил голову, будто чтобы видеть ее лучше. Если мгновение назад в глазах Прэйира плясала ярость, то теперь его будто даже забавляло происходящее.
— Как ты намерена заставить меня? У тебя больше нет магии. Будешь угрожать мечом? Свяжешь меня, пока я буду спать?
— Нет, — сказала она спокойно. — Но ты сказал, что твое сердце принадлежит мне. Значит, оно останется со мной, а вместе с ним и ты тоже.
— Я не говорил про сердце, — заметил он сердито.
Шербера улыбнулась.
— Ты всегда добиваешься своего, — сказал он. — Я не встречал еще такой женщины, как ты.
— Тебе не обязательно искать крови для своего меча где-то далеко, — сказала она. — Океан две Жизни выбрасывал из себя только зеленокожих. Теперь нас может ждать что-то другое. Кто знает, может оказаться, что городу придется защищать себя от еще одной дочери Инифри?
— Номариам не меньше нас всех вложил в эту победу, — сказал Прэйир, и она кивнула, почувствовав в груди знакомую тупую боль. — Я остаюсь, Шербера, но только для того, чтобы убедиться, что никаких чудовищ Океан больше не родит. А там мы посмотрим.
Его слова никого не обманули, но она была рада.
В его глазах была вся правда, и Шербере ее хватило с лихвой.
ГЛАВА 30
Еще вечером Тэррик озвучил людям города весть о том, что на них надвигается новая буря. Уже к полуночи праздник завершился, оставив после себя догорающие огни в ямах и пустые столы, а рано утром, едва вервес снялись с места и полетели всей своей огромной стаей прочь, на прощание пообещав Тэррику рассказывать историю о великой битве всем, кого встретят, люди и нелюди взялись за работу.
Ворота нужно было сбить заново. Перевесить огромные петли, смазать их маслом, отрегулировать сложный механизм.
Птицы решились отправиться в путь и попробовать обогнать бурю, но кобылицы попросили у Тэррика приюта до ее конца, и он не отказал. Цокот их копыт вскоре тоже зазвучал возле ворот.
Все были озабочены бурей, так что слова Тэррика о том, что женщины, ранее бывшие акраяр, могут взять себе не одного, а нескольких мужей, были встречены гораздо меньшим ликованием, чем могло бы быть. Но воины их услышали. Стоило ему договорить, как Волета и ее трое господ приблизились и изъявили желание стать Волетой и ее тремя мужьями — и Шербера не могла не порадоваться за них и за нее, хотя почти не удивилась.
Волета была отмечена Инифри.
Ее ребенок был отмечен — и пусть сама Волета тоже не помнила ничего с той ночи, Шербера знала, что это так.
Сама тьма, сама богиня мертвых хранила этого ребенка. Шербера почти знала: ей не суждено выяснить, для чего. Как не суждено было узнать, появлялась ли на самом деле в теле Волеты Инифри или все это ей просто привиделось. Бывшие акраяр не помнили. Прэйир и Фир тоже, а расспрашивать кого-то еще она уже не могла.
Она вот-вот должна была стать женой самого фрейле. Негоже было бегать по городу и приставать с расспросами.
— Лард готов связать нас клятвами, — сказал ей Тэррик ранним утром, имея в виду старшего мага войска. — К нему уже выстроилась очередь, но без меня он начать не сможет.
Она и Прэйир еще лежали в постели, когда он зашел, и Прэйир посоветовал ему «убраться с глаз долой, потому что ночь еще не кончилась». Тэррик, конечно же, пропустил его слова мимо ушей.
— В обычаях наших народов праздновать день, когда мужчина и женщина становятся мужем и женой, —
