совсем молодое, курносое, с тонкими обветренными губами, пшеничными бровями и крупной родинкой, виднеющейся на правой щеке. К гладко выбритым, блестящим от пота скулам медленно приливала краска.
– Нет… не надо никому звонить… просто здесь были… кажется… какие-то звери, и они хотели меня… хотели… – парень нерешительно замолчал, бегая глазами по сторонам, и снова коротко судорожно вздохнул.
– Здесь никого нет, кроме меня, честное слово, – покачала головой Верена. – Ты просто переволновался, наверное. Ты мне скажи, тебе лучше?
«Я веду себя с ним, совсем как Алекс вёл себя со мной когда-то, – подумала девушка. – Я даже говорю ему те же самые слова. Вот ведь забавно…»
– Да… – натужно произнёс парень, всё ещё глядя куда-то поверх её головы. – Мне почему-то показалось… мне показалось, что ты ангел…
«Ну вот тебя и повысили в должности, дорогуша, – усмехнулась про себя Верена. – Изволь теперь соответствовать…»
– Ангел, говоришь? Ну, похоже, тебе уже действительно лучше, раз ты в состоянии говорить девушкам такие изысканные комплименты, – она улыбнулась.
Верену слегка потряхивало от запоздало хлынувшего в кровь адреналина – а может быть, ещё и от холода, она ведь наверняка потратила только что уйму сил… но на душе у неё впервые за многие месяцы снова было легко-легко, как будто она была ракетой, только что впервые преодолевшей земное притяжение, и может теперь перевернуть весь мир…
Девушке хотелось смеяться.
– Томас, – сказал парень, нервно облизывая пересохшие губы и обнимая себя руками. – Меня зовут Томас.
– А меня Верена. Давай-ка, Томас, поднимайся, нечего тут рассиживать на холоде…
Верена придержала его за локоть, и парень с трудом встал, опираясь о стену. Потом он снова встретился с ней взглядом, и выражение его лица наконец-то вновь сделалось осмысленным.
– О господи, ну что я несу, – в сиплом голосе мгновенно прорезалось мучительное смущение. – Ты же сейчас решишь, что я… нет, ты даже не думай, я понимаю, что веду себя как обкуренный… но я нормальный, честное слово… нормальный и трезвый…
Он покаянно потряс головой:
– У меня просто, кажется, и правда начались какие-то видения от нехватки воздуха… говорят, так бывает, хотя я раньше никогда… в общем, ты прости меня, ладно?
Лицо у парня от стыда было уже красным, как помидор, и Верене сделалось его очень жалко.
– Такое точно бывает, нам на курсах первой помощи рассказывали, – серьёзно подтвердила она. – У тебя ведь астма, наверное, да?
Томас сконфуженно кивнул.
– Ты понимаешь, у меня много лет подряд уже не было таких приступов, – извиняющимся тоном объяснил он, вымученно улыбаясь. – Я даже ингалятор давно перестал с собой таскать, а тут вот… опять… Наверное, от холода…
Он отпустил локоть девушки, запахивая на себе куртку, и внезапно замер, озадаченно глядя на её лицо, освещённое желтоватым светом уличного фонаря:
– Слушай, Верена, а ведь я тебя знаю… точно знаю, у тебя же и имя такое редкое. В пятом классе, танцевальная школа в Гамбурге, помнишь?..
* * *
В холле рядом с почтовыми ящиками опять едко воняло подгорелым маслом, словно на задворках какой-нибудь дешёвой придорожной забегаловки. Трубка дневного света над стеклянной входной дверью то и дело помаргивала, издавая мерзкий звук, похожий на громкое жужжание одной из крылатых цитадельных тварей.
Кейр мельком глянул на отражение своего бледного, осунувшегося лица в зеркальной стене холла, с дребезгом захлопнул ящик, яростно выругался, подскользнувшись на прилипшем к влажному блестящему полу кленовом листе, формой напоминавшем раздавленную лягушку, и пошёл вверх по лестнице, на ходу открывая плотный жёлтый конверт.
«Социально-реабилитационный центр имени Святого Джеймса просит перевести оплату за октябрь в течение десяти дней с момента получения настоящего уведомления. Счёт организации…»
Чёрт. Впрочем, ладно. Бабла не жаль. Чем дольше мама там пробудет, тем лучше будет для неё. Когда же он в последний раз её навещал? Кейр захлопал себя по карманам (да куда он успел снова засунуть ключи?!), потом опять чертыхнулся, уже чуть было не выронив ключи на пол, и спустя минуту наконец распахнул тяжёлую деревянную дверь своей квартиры.
Надо будет сказать Майки, пускай разберётся, с какого счёта лучше будет платить…
Кейр бросил письмо на обшарпанный столик посреди гостиной и ногой открыл дверь спальни. Здесь было привычно душно и сумрачно; за прикрытым пыльными жалюзи окном, мерно стуча по наличнику, моросил мелкий тоскливый дождь.
Ну вот и всё… всё кончилось.
Он опять дома.
Офонареть можно, всего три часа пополудни, а чувство такое, словно он уже сутки на ногах. Вся эта сегодняшняя сцена… она ведь произошла только шесть часов назад, а кажется, как будто прошло уже несколько дней.
Парень остановился в дверях, неподвижно уставившись на висящую на гвоздике над кроватью бейсбольную перчатку-ловушку. Эту перчатку вместе с мячом, подписанным когда-то своему отцу аж самим Джозефом Джираржи, Хота, кажется, дарил Кейру ещё на прошлое Рождество…
«…чёрт тебя дери, Хота…»
Парень зашвырнул в угол сдёрнутую с плеч косуху и со стоном рухнул на смятую постель, сжимая в кулаках волосы.
– Твою мать, твою мать, твою ма-а-ать…
Кейр держался целый день, держался на каком-то странном, безразличном автопилоте. Он держался ещё, когда они оставили бесчувственного Хавьера на скамейке на окраине пустынного по случаю внезапно испортившейся погоды Сансет-парка, и потом, когда он велел ухмыляющемуся Кривому набрать «девять-одиннадцать» («А стоит ли, босс? Костоправы ведь обязаны будут…» – «Заткнись и делай, что тебе сказано. Он ни о чём не станет трепаться…»), и ещё позже, когда Тео приволок его в Гарлем к этим своим долбаным сектантам… у Кейра не было ни малейших сомнений в том, что уж Тео-то наверняка читал его сегодня как открытую книгу, но нужно было бы начисто утратить инстинкт самосохранения или просто быть уже конченым идиотом, а не оруженосцем тули-па, чтобы начать разводить нюни в присутствии своего делателя…
И вот сейчас, закрыв за собой наконец дверь квартиры и оставшись в одиночестве, Кейр почувствовал, что у него нет больше никаких, совершенно никаких сил держаться дальше.
Воспоминания захлестнули пронзительной ледяной волной, словно какое-то грёбаное цунами; от них сводило желудок и мучительно кололо где-то в груди.
…он ведь даже не сопротивлялся. Совсем. Как соломенная кукла… Даже ни разу не попытался ударить в ответ.
Только смотрел.
«Мы же с тобой отличная команда, ведь правда, Хота?»
Зажмуренные глаза Кейра отчаянно, предательски зажгло, словно в них сыпанули пригоршню песка, и парень упрямо заставил себя открыть их снова, чувствуя, как частые горячие капли медленно сползают по его вискам, путаясь в густой растрёпанной шевелюре.
«Слабак, – сказал он себе, глядя на висящую на двери деревянную мишень для
