дергаю рукой, будто муху отгоняю, но на самом деле обвожу ею комнату. Безликую. Почти стерильную.
– Как здесь.
– Лучше так.
– Только вариантов не обязательно два.
Скривив губы, Андрей медленно оглядывает комнату, будто видит ее впервые. Качает головой и выдавливает:
– Ты не понимаешь.
– Тогда объясни.
– Нет. Нет, я не буду больше ничего объяснять и испытывать его терпение не стану. Мне просто нужно делать, как он говорит, и тогда я смогу остаться.
Подтянувшись, Андрей садится на стол и смотрит вниз, на листы сценария.
– А он сказал… – осторожно уточняю я. – Он говорил когда-то, что, если ты не будешь… он тебя выгонит?
– Я не спрашивал и рисковать не стану, потому что… Вот такой я человек. Трус. Слизняк. Так что Егор, в общем, был прав насчет меня.
Мне становится неловко от его слов.
– Зачем ты мне это говоришь?
Вздохнув, Андрей спрыгивает со стола и подходит ближе: так близко, что носки его пальцев почти касаются моих.
– Я говорю это, чтобы ты, вы все, перестали сюда приходить. Перестали что-то внутри меня… – Он встряхивает головой. – Я вовсе не такой хороший и клевый, как ты обо мне думаешь. Я просто боюсь. Так что не нужно меня спасать. Не нужно вообще ничего для меня делать.
Качнувшись вперед, он просовывает руку между моим локтем и поясницей и дергает дверную ручку вниз. Дверь приоткрывается, но, прежде чем Андрей убирает руку, я успеваю обхватить его запястье своими пальцами. Вцепляюсь в него что есть силы и впускаю в себя цвета.
Самый синий из всех.
Его одиночество и его отчаяние. Его усталость, страх, отвращение к себе… Цвета врываются в меня с такой силой, будто какая-то дамба внезапно прогнулась и с грохотом взорвалась, а наружу мощным, бешеным водопадом выплеснулось море с темной пеной вины.
Покачнувшись, я едва не падаю, и Андрей подхватывает меня под локоть свободной рукой.
– Эй? Что такое? – испуганно спрашивает он.
Я обхватываю второе его запястье и закрываю глаза. Если б только можно было забрать их себе… Если б только можно было поделиться тем, что чувствую я. Сделать переливание, но только не крови, а света и веры в себя.
Как он не понимает, что после этих слов я только сильнее его люблю?
– А ты хорошо притворяешься. – Мой голос звучит незнакомо и хрипло. – Почти убедил, если бы не…
Я не заканчиваю, но взглядом указываю на свои пальцы, вцепившиеся в него. Андрей настороженно хмурится. Смотрит на свои запястья, затем на меня и снова на запястья. Лицо его потрясенно вытягивается. Он в испуге пытается отдернуть руки, но я держу крепко и не отпускаю.
– У меня в рюкзаке лежит список, я писала его для тебя. Точнее, чтобы тебе помочь, потому что… ну, мне казалось, так надо. Надо просто назвать тебе десять причин остаться, и ты перестанешь быть таким одиноким, и про самоубийство думать перестанешь тоже. Ты ведь не хочешь здесь быть. Но и как сбежать не знаешь. Тебе кажется, что лучше просто разрубить этот узел. Перестать быть, и я… Я тоже иногда так думаю. Но это не так.
Андрей оторопело молчит.
– Хочешь знать, что в этом списке? – продолжаю я. – Чистые рубашки. Момент, когда просыпаешься. Смотреть на еду в холодильнике. Бананы со сгущенкой. Запах дождя. Слово «нет». Егор и Оксана. И еще театр, потому что это то место, где ты просто должен быть. Но даже это неважно. Все неважно, потому что единственная по-настоящему стоящая причина остаться – это ты сам.
Дернувшись, Андрей отворачивается и зажмуривает глаза. Сжимает зубы так крепко, что подбородок будто каменеет, и шумно втягивает в себя воздух.
– Оставайся ради себя. Ради того, кем ты можешь стать, когда перестанешь бояться. Это страх сделал выбор тогда. Когда ты был маленьким. Страх был больше тебя, и ты подчинился, но ведь теперь все изменилось. Ты не обязан, не должен себя винить за то, каким испуганным был тогда, и продолжать быть таким не обязан тоже.
Я обнимаю его крепко-крепко. Прижимаюсь щекой к его груди и слышу, как дробно и сильно стучит внутри сердце. Чувствую, как он дрожит. Как ломается, корчится и беззвучно кричит.
– Хотя бы попробуй, – шепчу я. – Слышишь? Ты больше не один. И робким мечтам в твоем сердце не место. Попробуй.
Я вхожу в актовый зал через дверь рядом со сценой. Ребята мгновенно замолкают и поворачиваются ко мне. Каша, вытаращив глаза, привстает с кресла. Лера отрывается от телефона и делает шаг вперед. Оксана прижимает руки к груди.
Они уже в костюмах, до спектакля всего-то сорок минут.
– Дура, почему на звонки не отвечала? – рявкает Каша.
Лера отмахивается от его слов и, не дав мне ответить, бесцветным голосом спрашивает:
– Ты одна?
Я закрываю глаза. Прячу лицо в ладонях, плачу.
И только тогда из-за моей спины доносится голос:
– Нет, она со мной.
Глава 20. Робким мечтам здесь не место
Нет никакого шквала аплодисментов.
В конце концов, это ведь только школьный спектакль. Но когда мы выходим на сцену для поклона, когда беремся за руки, я будто парю. Меня вдруг пронзает острая мысль: может, это не мир от нас закрывается, а мы от него? Мы все сомневаемся, боимся не справиться, ошибиться, получить отказ… И в итоге бездействуем. Вот откуда берется море внутри. Вот как рождается одиночество.
Я стискиваю ладони Каши и Оксаны, которые стоят справа и слева от меня. Заметив мой взгляд, Каша радостно кивает, отчего цилиндр сползает ему на нос, а из зала доносится:
– Браво!
Я узнаю папин голос, густо краснею и… радуюсь, что он здесь. Позволяю себе больше не чувствовать злобы.
На сцену поднимаются сияющий Тор и Анна Викторовна в непривычно строгом брючном костюме.
– Спасибо! Спасибо, друзья! – Тор вскидывает руку, и зрители затихают. – Я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли, а наших актеров за то, какой путь они проделали. Вы все доказали, насколько талантливы и трудолюбивы. Я вами горжусь и от души надеюсь, что вы сейчас тоже гордитесь собой. Вы это заслужили.
– Ура-а-а! – ликует Каша, сгребая меня в объятия.
Тор, улыбнувшись, продолжает:
– Мне почему-то кажется, что этот спектакль многое изменил и еще изменит. В нас самих. В отношениях между нами и в том, как другие относятся к нам. Нужна большая смелость, чтобы решиться выйти и показать себя. Стать собой. И все-таки именно это кратчайший путь к тому, чтобы найти «своих» людей и перестать притворяться, поэтому
