В тот же миг другая лошадь, ошалев от криков Серафины, сбросила Мари-Орнеллу де Лоренци.
Помертвев от страха, я изо всех сил вцепилась в гриву своей кобылицы, бросая испуганные взгляды на соперников. Никто и не думал спасать несчастных, все были заняты тем, чтобы удержаться в седле. К тому же протокол испытаний четко говорил: Карусель должна продолжаться любой ценой!
Я потянула поводья вправо, чтобы перейти к большому кругу.
Две поверженные наездницы, которым наконец-то удалось подняться, побежали к портику у подножия трибун.
– Выпустите нас, пожалуйста! – ревела Мари-Орнелла де Лоренци.
Плотоядно оскалившись, ее кобылица цапнула поверженную наездницу за спину, вырвав изрядный кусок дорогой ткани, расшитой золотой нитью. Белые панталоны девушки предстали на всеобщее обозрение.
Придворные разразились хохотом. Они потешались над сценой, будто смотрели шутовскую комедию. Их сатанинский смех смешался с барабанной дробью. Мелак, сам покатываясь со смеху, поднял большой палец вверх, подобно римскому императору на трибуне.
Конюхи открыли портик ровно настолько, чтобы пропустить в безопасное укрытие двух рыдающих участниц.
Не успели те проскочить, как их кобылицы, оглушенные яростью, принялись искать новую жертву. Они бросились к двум ближайшим всадникам: Джакомо делла Страда и Пьеру дю Шарлюа. До сего момента последним еще удавалось держать своих лошадей под контролем. Но сейчас, пытаясь защититься от нападения кнутами, юноши потеряли равновесие и оба оказались на земле.
Оркестр, на секунду замешкавшись, начал новый пассаж: знак для участников приступить к новой фигуре – серпантину в три петли. Кончиками пальцев сжимая поводья, я чувствовала, как зубы моей кобылицы потянули серебряные удила.
Сжав бока икрами, я направила ее вперед навстречу Тристану, выезжающему с противоположного конца манежа. Лицо юноши блестело от пота. Он кинул на меня подбадривающий взгляд.
Позади него ехала Поппи – несомненно, лучшая наездница на арене. Единственная, кто в этой ситуации сумела сохранить достоинство.
Напротив – Франсуаза дез Эскай. С округлившимися от страха глазами за стеклами очков, совершенно потерянная. Пустое стремя болталось в воздухе между воланами ее платья.
Лицо Эленаис под сложной прической было напряжено от беспокойства, которое увеличивалось с каждым шагом животного.
У Зашари де Гранд-Домен и Томаса де Лонгедюн были примерно равные шансы.
Рафаэль, ехавший мне навстречу, замыкал марш всадников на последней петле серпантина. Его мастерство было широко известно в «Гранд Экюри». Но то, как он умело, с легкостью удерживал свирепую кобылицу под контролем, превосходило все те знания, которые я только могла себе представить. Без серебряных удил или какого-то иного хитроумного приспособления ему удавалось сохранять безупречную посадку и ровный аллюр животного. Даже морда его лошади прижалась к груди так, чтобы спрятать торчащие клыки. Только морщина на лбу испанца выдавала предельную сосредоточенность.
– Смелей! – крикнул он мне, когда мы проехали мимо друг друга. – Самое сложное позади.
Я знала, что мы прошли три четверти репризы. Впереди последний вольт. Джакомо и Пьеру удалось добраться до безопасного ограждения, присоединившись к Серафине и Мари-Орнелле.
Четыре злобные фурии, оставшиеся без всадников, бродили среди опилок, нападая друг на друга, разрывая пышные плюмажи. Похоже, они потеряли интерес к остальным участникам, оставив нам надежду на более-менее благополучное завершение Карусели.
Но придворные, пришедшие сюда словно в цирк за развлечениями, считали иначе. Их протесты и свист смешались с последними тактами рондо. Неожиданно с трибун в мою сторону полетел снаряд. Я рефлекторно уклонилась от него… Он попал в глаз кобылицы позади меня.
Бешеный рык, что-то среднее между ржанием лошади и ревом тигра, взорвал воздух. Лошадь взметнулась на дыбы и сбросила наездницу, Франсуазу дез Эскай. Миниатюрная брюнетка с глухим ударом свалилась в опилки, потеряв шляпку и очки.
– На помощь, – пропищала она, беспомощно ощупывая землю вокруг себя в поисках спасительных стекол. Без них бедняжка была слепа как крот. Она застряла в громоздких оборках атласного платья, не видя, как ее кобылица мчалась к ней тройным галопом.
– Осторожно! – рявкнула я что есть мочи.
Франсуаза недоуменно повернула голову в мою сторону, подслеповато сощурившись, подняла руку, как часто делала в классе, когда просила слова. Только сейчас это был жест отчаяния, просьба о помощи.
Взбешенный одноглазый монстр сомкнул зубастую пасть на дрожащей хрупкой руке. Раздался чудовищный треск. Между острыми клыками показалась белая раздробленная плечевая кость. Фонтан крови залил дорожку.
Оркестр задорно доигрывал финальную барабанную дробь, перекрывая истеричный визг восторженных придворных и душераздирающие вопли рыдающей Франсуазы.
Четыре кобылицы без всадников жадно набросились на девушку, как хищные стервятники на поверженную добычу.
24
Искусство светской беседы
– СУДЬБА ФРАНСУАЗЫ ДЕЗ ЭСКАЙ в руках хирургов Факультета, – мрачно объявила мадам де Шантильи собравшимся воспитанницам.
С утра в дортуаре царила траурная тишина. Ни для кого не секрет: операции Факультета – синоним смерти. Кроме подлатанного Барвока, сколько прошедших через медицинскую мясорубку Факультета закончили в братской могиле?
В голове крутились последние эпизоды вчерашней Карусели: долгая минута, когда бедную Франсуазу, словно добычу, раздирали кобылицы, прежде чем коноводам удалось их усмирить.
Рука, раздробленная, как ветка… Клочья волос, вырванные вместе с кусками скальпа. Окровавленные куски платья, за которые насмерть дрались чудовищные кобылы…
Что может спасти несчастную после такой бойни?
Возможно, будет лучше, если она умрет, чем превратится в куски мяса на операционном столе архиатров Версаля…
– Еще одна плохая новость: мадам Тереза не в состоянии присоединиться к вам в данный момент, – продолжала учительница, заставив меня выйти из круга горьких мыслей. – Она простудилась, когда возвращалась от модистки, и вынуждена побыть в постели. Поэтому вы не видели ее вчера на манеже и не увидите сегодня.
Де Шантильи раздраженно поправила очки, выдавая свою нервозность. Очевидно, тело воспитательницы до сих пор не нашли… Тем лучше.
– Сейчас я объявлю кандидатов, отобранных для участия в третьем туре.
Женщина откашлялась, нагнетая и без того тревожное ожидание: прошлой ночью в седле удалось удержаться только трем всадницам.
– Эленаис де Плюминьи…
– Прозерпина Каслклифф…
– Диана де Гастефриш.
После кровопролития, случившегося накануне, никто и не думал выражать радость, даже жестокая Эленаис, чье скульптурное лицо греческой медузы между кудрями-змейками оставалось непроницаемым.
