фарфоровый сервиз, а папа водит на прогулки вдоль набережной Лиффи — реки, что течет через Дублин. Родители таким образом посыпают себе голову пеплом и силятся добиться моего прощения, что подвели в тяжелый момент.
В пятницу мы остаемся дома, смотрим кино и едим суши, которые привозит служба доставки. В субботу днем мы с Таней отправляемся гулять по центру города, пялимся в витрины магазинов, устраивающих январские распродажи, а потом заваливаемся в ресторанчик, где заказываем себе дышащее паром рагу по-ирландски.
Таня немного пьяна. Она насмехается надо мной из-за «американского» говора и обзывает предательницей родной страны.
— Нет у меня американского акцента, — возражаю я.
— А ну-ка повтори, только без этого дурацкого гнусавого прононса, — веселится Таня.
Она дергает за рукав незнакомца, стоящего рядом с нами. Он похож на Майкла Фассбендера.
— Хотите познакомиться с моей сестрой-американкой? — спрашивает она.
— Да пошла ты, — фыркаю я.
Таня спрашивает меня о Кайле.
Я решаю не говорить ей, что в последнее время мало его вижу, потому что занимаюсь (о, эта чудесная тавтология!) тайным расследованием тайного расследования, которое вел мой муж, желавший добиться справедливости для сестры Кайла.
Вместо этого я говорю Тане, что Кайл пребывает в унынии. Я узнаю об этом от него самого, когда мы встречаемся незадолго до Нового года. Кайл сообщил, что его бросила девушка, заявив, что хочет найти «парня побогаче». Мне удалось проглотить все остроты, вертевшиеся в тот момент на языке, поскольку мой богатенький приятель был искренне расстроен и удивлен тем, что девушка уподобилась старателю, который, отыскав золотую жилу, внезапно пошел искать счастья в другом месте.
— Бедняга, — вздыхает Таня.
— Ничего, переживет, — говорю я. — Все у него будет в порядке. Он мужчина привлекательный.
— Он ведь был приятелем Дэнни? — спрашивает сестра.
Я тут же слышу в ее голосе подозрительные нотки.
Я не тороплюсь с ответом.
— Ты имеешь полное право встречаться, с кем хочешь, — говорит Таня. — Нет, само собой, вы с Дэнни прожили вместе не тридцать лет, но… Просто… Понимаешь, вы познакомились с Кайлом при достаточно специфических обстоятельствах. Может, имеет смысл оборвать все концы и…
— Я не собираюсь возвращаться в Ирландию и…
— Я не о том.
— Ну, Кайл ко мне особого интереса не проявляет. Как, впрочем, и я к нему, — говорю я. — К твоему сведению, мужчины с женщинами могут просто дружить.
Таня на это ничего не отвечает.
* * *
Перед моим отлетом домой мы с Таней отправляемся туда, куда обычно ходим либо только вдвоем, без посторонних, либо и вовсе поодиночке.
В парк, в котором напали на Нив.
Она возвращалась домой из колледжа.
Шел сильный дождь, который продолжил лить и весь следующий день, что сильно усложнило работу судмедэкспертов.
Нив ходила через парк, чтобы срезать дорогу. Она так делала постоянно, особенно в непогоду или когда торопилась. Тропа шла через поле. Днем там обычно играют в футбол. Это поле видно как на ладони из окон близлежащих домов. Если бы не тот чертов ливень, возможно, кто-нибудь что-нибудь и увидел — просто подойдя к окну.
Он стоял у ограды парка и ждал, когда кто-нибудь появится. Стоял чуть в стороне, и потому, если торопишься, идешь быстро, да еще и опустив голову, немудрено не заметить.
Полиции он сказал, что не охотился специально на Нив. Сошла бы любая другая. Но ему подвернулась именно она.
На суде он потом заявил, что с ним говорил дьявол. Сторона защиты пыталась добиться признания его невменяемости.
По ходу судебных слушаний выяснилось, что Нив была не первой жертвой. Несмотря на то что у него была чудная любящая семья и жена, он признался, что изнасиловал двух своих бывших девушек, но они побоялись сообщить об этом в полицию. Его жертвы заявили на него, только когда увидели его в новостях, рассказывавших о деле Нив.
По его словам, в тот день в парке, увидев Нив, он решил «зайти дальше». Детективы выяснили, что он схватил мою сестру сзади и затащил в кусты. Она ему отчаянно сопротивлялась.
Она была девушкой миниатюрной. Мужчина, лишивший ее жизни, весил почти в два раза больше нее.
Она умерла страшной смертью.
Я рассказала Дэнни о том, что случилось с Нив, один-единственный раз — через пару месяцев после того, как мы сошлись. Повторяться мне не пришлось. Он все прекрасно понял. Я сухо излагала факты, а он смотрел на меня и слушал с опустошенным лицом. Под конец Дэнни не выдержал, заключил меня в объятия и заплакал.
Нив было всего девятнадцать. Ей так и не суждено было отпраздновать свое двадцатилетие, закончить колледж, выйти замуж, родить детей, стать взрослой женщиной.
Убийца отобрал ее у нас, вынужденных жить до конца дней своих с незаживающей раной на сердце.
Мы сидим на стене, огибающей дальнюю часть парка — стене, до которой так и не добралась Нив. Стали приходить сюда через несколько недель после ее гибели. Сидели и думали. Если где-то там есть рай, то Нив должна знать, что мы тут, ждем, когда она доберется до этого края парка. Ждем и всегда будем ждать. Мы никогда не перестанем грезить, что наступит день и она вернется домой. Именно здесь я сказала Тане, что уезжаю в США. Сестра думала, что я еду на год. Я надеялась, что навсегда — но ей тогда об этом говорить не стала. Мама, впрочем, догадалась. «Ты больше никогда не вернешься», — так и сказала.
Мои родители из того поколения, когда если уж уезжали, то навсегда. Впрочем, еще до знакомства с Дэнни, я опасалась, что не смогу постоянно мотаться туда-сюда.
А потом он предложил мне выйти за него замуж.
Мы сидим с Таней на стене, болтаем ногами и курим одну сигарету на двоих, хотя уже давно бросили, — просто это дань традиции. Прежде нас было трое, считая Нив. Совсем юные, невинные, мы считали, что нет ничего ужаснее быть пойманными с сигаретой.
— Когда погиб Дэнни, — говорю я, — больше всего меня злило то, что это был его выбор. Он решил покончить с собой. У Нив такого выбора не было. Мне это казалось таким эгоистичным поступком с его стороны… Особенно если учесть, что он знал, через что я прошла. А сейчас я не уверена… Думаю, может, у него на самом деле и не было выбора.
Я вздыхаю и чувствую, что меня начинает отпускать.
— Думаю, ты права, — отзывается Таня. — Я никогда не думала, что самоубийство — это выбор. Это крайняя мера. Последнее прибежище.
Я сжимаю ей руку.
— Хочу тебе
