за ухо.
— Даже если бы у меня не было паба, я не представляю, как бы я мог поехать с тобой. Я не очень хорошо переношу неопределённость. Я бы хотел, чтобы это было не так. И я также хотел бы сказать тебе, что однажды смогу с этим справиться, но я не знаю, смогу ли.
Он улыбается мне нежной, но грустной улыбкой.
— Прости, что не смогу быть тем, кто разделит с тобой все эти приключения.
— Но, может быть, ты когда-нибудь сможешь это сделать. Конечно, не сейчас, но может быть однажды.
— Может быть, — говорит он. — Но до этого момента могут пройти годы.
— Или несколько месяцев.
— Или это не случится никогда.
— Я знаю, что нескольких сеансов у психотерапевта недостаточно, но ты сам сказал, что терапия изменила твою жизнь.
— Так и есть. И я знаю, что она поможет. Но я не знаю, насколько, и не знаю, сколько времени это займёт. Я не хочу, чтобы ты ждала того, что может никогда не произойти.
— У нас могут быть отношения на расстоянии. Я буду приезжать сюда раз в месяц или типа того.
Джек качает головой.
— Я не могу тебя об этом просить. Это было бы нечестно.
— Я не против…
— Это никогда не пройдёт полностью, Рэйн. Всегда будут ремиссии и откаты.
— Я знаю.
— Ты заслуживаешь лучшего, — говорит он.
— Дерьмо собачье.
Меня охватывает гнев, и я отворачиваюсь. Я не знаю, почему он это делает. Почему отрицает всё, чего он заслуживает, почему думает, что не может быть счастливым.
Джек вздыхает. Он хватает мой подбородок, и я не сопротивляюсь, когда он заставляет меня посмотреть на него.
— Ты встретишь кого-нибудь такого же смелого и безрассудного, как ты сама, и вы проживёте чудесную жизнь.
— Джек.
Он наклоняется ближе и шепчет:
— И чтобы ты знала, я уже ненавижу этого парня.
Джек целует меня. И как только его губы отрываются от моих, меня накрывает чувство потери, которое мне ещё только суждено испытать, и слёзы, которые я пыталась сдерживать, начинают стекать по щекам.
— Вот дерьмо, — шепчу я.
Джек вытирает мои слёзы.
— Я всё равно тебе не подхожу. Постоянно довожу тебя до слёз.
— Ой, всё доводит меня до слёз, — говорю я. — Очень хорошая чашка кофе может довести меня до слёз. Это не значит, что она мне не подходит.
Я утыкаюсь лицом в его плечо. Джек обхватывает меня рукой и прижимает к себе.
— Ты самый нелепый человек, которого я когда-либо встречал, — говорит он.
— И я очень серьёзно отношусь к своей роли.
— Хватит воровать мои шутки.
— Джек?
— Хм-м-м?
Я поднимаю к нему лицо.
— Ты обещаешь не ездить в Токио без меня?
— Обещаю.
Я вытягиваю мизинец, чтобы закрепить обещание, а он берёт мою руку в свою, и я взвизгиваю, когда он сажает меня к себе на колени. Он целует меня в подбородок, а затем хватает мою руку и целует мой локоть.
— Что ты делаешь?
— Хочу убедиться, что ничего не пропустил, — говорит он, и целует мой другой локоть. Когда он отрывается от меня, он приковывает меня суровым взглядом. — Ну, хватит грустить.
— А то что?
— А не то ты уволена, — говорит он.
— Ой, прекрати.
Мне хочется максимально насладиться этим временем, проведённым вместе с ним, хотя его осталось не так много. Рядом с Джеком я вспоминаю о своих самых лучших днях. Идеальных днях с идеальной погодой. Когда я смотрю на него, и его руки легонько обнимают меня за талию, я чувствую себя так, словно подставила лицо солнцу. Словно я стою посреди нового города, но почему-то чувствую себя как дома.
Глава 24
Свой последний вечер в Кобе я провожу в «Ирландце». Я сижу на том же самом стуле, на котором сидела в свой первый визит сюда. Я почти не вставала с него с тех пор, как закончилась моя смена, а это было почти четыре часа назад. Ифа, которая заняла место за барной стойкой после того, как Олли ушёл домой в пять часов, не слезает с моих ушей с тех пор, как пришла сюда. Я пытаюсь следить за разговором, но неожиданно мой телефон начинает вибрировать на барной стойке, и на экране высвечивается входящее сообщение от Джека.
ДЖЕК:
Задерживаюсь. Скоро буду.
— Ты в порядке, девочка? — спрашивает Ифа.
Какое-то мгновение я всё ещё смотрю на сообщение, после чего выключаю экран телефона, ничего не ответив Джеку, и поднимаю глаза на Ифу, которая ставит передо мной очередной стакан с пивом. Я начинаю подозревать, что она пытается меня напоить, чтобы я опоздала на самолет. Когда я спрашиваю её об этом, она отвечает только: «Кто-то решил, что всё про всех знает?» — и подмигивает мне.
Весь вечер я то включаюсь в разговоры, которые меня окружают, то отключаюсь от них. Из игровой комнаты раздаётся звук падающей «Дженги», за которым следует волна смеха. Я вспоминаю свой первый вечер в Кобе, и о том, что первой вещью, которую я заметила, войдя сюда, была музыка, играющая над головой. Я не могу не расчувствоваться, когда понимаю, как сильно здесь всё поменялось. Я провела здесь совсем немного времени, но уже хорошо знаю это место. Я знаю о происхождении каждой вещи, что висит на стене. Я знаю, в каких играх недостаёт деталей. Какие посетители заходят сюда и когда. Я точно знаю, какую песню Дэйв сыграет первой, когда достанет свою гитару, и мне хорошо знакомо выражение лица Ифы, когда она вспоминает особенно хорошую сплетню.
Я знаю, каково это — сидеть на полу перед камином, бросив ботинки рядом с собой, и не чувствовать на себе странных взглядов. Я знаю, что если порву на маленькие кусочки салфетку из стопки, которая лежит на барной стойке, я могу просто сложить их в ближайшую пустую тарелку, свою или чужую. Я знаю, что кто-то может присоединиться ко мне, если я пою сама по себе. Как и знаю, что услышу, как кто-то громко зовёт меня по имени с другого конца зала, как только войду в дверь паба.
Я знаю, каково это быть здесь, не в качестве туриста или прохожего, а в качестве своего человека.
Чем больше времени проходит, тем сильнее мне хочется разрыдаться. Когда Рошин зовёт Ифу с кухни, я сползаю со своего стула и выхожу на улицу в надежде, что небольшой круг по кварталу не даст мне снова выставить себя дурой на публике. С каждым новым шагом я пытаюсь напоминать себе о том,
