сделает лучше. Почему о карте не пишут?
Я вам где-нибудь найду карту за прошлый год, за этот нельзя — документ для работы. Только найду ли? Э-ха-хе... Я весь архив роздал, тысяча человек приезжала. Тут одни деятели учудили. Ходили по цехам, расспрашивали. Карты, говорят, нельзя ли поглядеть? Бригадир с чистой душой. А сам отошел на минутку. Приходит — их уже нет, и карты тоже нет. Он за голову схватился — там вся жизнь бригадная на год вперед, задания. Восстановить не так-то просто. Вру, не так было: он не сразу спохватился, а часа через три. Кинулись, а за поездом дымок растаял. Пришлось писать к ним в партком. Вернули как миленькие.
* * *
Новость для меня: Чернов перешел в другой цех. Что за история, почему? Бригада у Виктора Яковлевича самая первая из созданных когда-то на заводе, коллектив, как рассказывал он сам, «притершийся на диво плотно», и вдруг — переход. Стал расспрашивать. Всем на КТЗ случай этот известен: Чернов фигура заметная, «рабочий директор», председатель совета бригадиров при генеральном.
Никуда он не переметнулся (это я по неосторожности такое слово употребил неудачное — «переметнулся»), благородно поступил, рассказывают мне. В соседнем цехе программа возросла чуть ли не вдвое, возникли трудности, и надо было как-то выходить из положения. Думали специалисты, директор. Думал и возглавляемый Черновым совет. И решил Виктор Яковлевич сам перейти туда, новую там создать бригаду на решающем участке. Неужто свою разорил? Нет, взял с собой только двоих, из молодежи, с низкими разрядами — на выучку. Еще один бригадир перешел, Кузьмин, с которым я не успел познакомиться. А с Черновым встретились как друзья, стал его тормошить: как на новом месте?
— Старое не вырвал еще из себя. Там двадцать один год проработал, в одном и том же цехе.
— Кого оставили-то? Хорош ли преемник?
— Воспитанника бригадного. Поступил после армии токарем-расточником. Четвертый разряд у него. Хороший парень, энергичный. У меня комсоргом был. Потянет.
— Ну, а на новом месте?
— Думаю, что и мы потянем. Хотя там все надо еще мастерить, строгать — и людей, и организацию. Инструмент надо менять, технологию менять, режим труда менять...
Сорок третий год ему уже, пятеро в семье. Надо характер иметь, чтобы в таком возрасте с незнакомыми людьми, в другом цехе начинать все заново. Поначалу, как и всегда, отношения непростые. Впрочем, простыми-то они и вообще не бывают, но вначале... Один уже сказал: «А ты возьми-ка и сам сделай, если сможешь». И отошел в сторону, уверен был: не справится новый бригадир, оконфузится. Работа сложная, лишь высокой квалификации человеку под силу. Но «номер не прошел»: Чернов встал и сделал. «Вопрос закрыт», — только и сказал.
— Вот сейчас новая забота. Ребята хотят избавиться от одного. Дескать, говорить с ним не о чем. С ним уже милиция досыта наговорилась, печально знаменит. Но избавиться проще всего. Дал ему до понедельника подумать. Вы же знаете наши порядки? У нас такие вещи бригада решает. Если выгоним — окончательно. Можешь потом по заводу ходить, искать, кто тебя подберет. Но из бригады — насовсем, обжалованию не подлежит. Право такое есть, да не резон сразу им пользоваться...
* * *
В приемной генерального неожиданно столкнулся с Распопиным, начальником кузнечного, где хотели провести «антиэксперимент». Было дело? Смущается: «Не совсем так... не по инициативе администрации...». Некоторые рабочие, говорит, вроде бы сами такие суждения высказывали, а он, Распопин, хотел лишь им навстречу пойти. Ну, а дальше все как есть правда: Разумов разрешил «попробовать», но никто не захотел из бригады выходить.
* * *
Валерий Владимирович Пряхин, генеральный директор, эту забавную историю слышит от меня впервые. Аж приподнимается над столом: «Как? Без разрешения директора ни одна бригада не может быть расформирована! Только с личного моего разрешения! — Дослушав до конца, смеется: — Значит, Разумов «антиэксперимент» разрешил? Другое дело!»
У Пряхина еще густые, но совершенно белые волосы, контраст с черными бровями. Выглядит молодо. Светлоглазый, в очках. Трубку телефонную и спички держит одной рукой, не прерывая разговора, чиркает, закуривает. На стене чеканка большая, наверное метра в полтора длиной: корпуса, трубы — турбинный завод. Кабинет деревянными панелями отделанный, — ну, это как у большинства знакомых мне директоров. О Пряхине говорят на заводе: техническую и технологическую сторону дела знает он потрясающе, не «ориентируется», как порой директора, а именно знает, чутье на все это имеет природное.
При Пруссе он был главным инженером, и в нелегкую пору «промышленной коллективизации», как в шутку назвал один из заводчан свержение индивидуальной сдельщины, бывший директор ощущал за спиной надежный тыл. О Пруссе того времени, да и вообще о Пруссе на КТЗ рассказывают легенды.
Если свести вместе впечатления и оценки разных людей, то получается картина, выполненная в ослепительно ярких красках, без полутонов, переходов и контрастов. Перед ним, говорят, надо снять шляпу. Энтузиазма у него было на ползавода. Уникальная фигура, честное слово! Можно работать до потери сознания, а дело будет стоять и сам ты издергаешься, но Прусс не из такой породы. Он окружение настраивал на свою волну, ему верили, в него верили, а потому поверили и в идею. Бригадный метод благодаря Пруссу шел успешно, но не подумайте, что у него не было противников, — сколько угодно. За два первых года своего «правления» заменил он десятки скептиков, нытиков и тугодумов, призвав к власти молодых и горячих. Талант у него был такой — выделять тех, у кого в глазах сияние. Не припоминаются вещи, которые у Прусса не получались бы, за что ни брался — опережал состояние дел в области, отрасли. Характера глыбистого, уверится в чем — стоит насмерть. Иной раз смотришь, ошибка явная, а он — как бык, но потом выясняется: не ошибка, лучше вышло, лишнего времени не потеряли. При нем так было: если Прусс сказал, можно не проверять и не записывать. Каждый понимал, что не выполнить невозможно и философствовать бесполезно...
* * *
Бригадиры КТЗ о Пруссе высказываются едва ли не восторженно, но и Прусс о бригадирах — с удовольствием. Уже будучи начальником главка, а позже и заместителем министра, он рассказывал мне о младших командирах турбинного увлеченно, держа в памяти лица и характеры, сочные подробности, давно минувшие эпизоды и вместе с тем не упуская ни на минуту из поля зрения фигуру бригадира в более широком смысле, обобщенную, как некое новое и любопытное социальное
