ведь обстояло дело. Не дошли ли мы, пожалуй, в споре до такого крайнего накала страстей, что надо бы счесть все их нападения бесплодными и положить конец писаниям опровержений?
Но потом, уже в четвертый раз, поднялись некие и, подобно предыдущим, высказали кощунственные слова о Божием свете. В неоспоримых умозаключениях они, как им кажется, имеют силу, пытаясь доказать ложь. Подобало бы никакого ответа не давать ни им, ни другим, если кто когда-нибудь попытается сказать об упомянутом выше: ведь достаточно Божией милостью появившихся раньше определений, а также книг, написанных, как сказано, блаженным Григорием Фессалоникийским и святейшим патриархом Филофеем.
Но некоторые из наших друзей пожелали, чтобы мы выступили в защиту и опровергли то, что говорят упомянутые люди. Хотя нам и нелегко браться за это дело, однако, исполняя их желание, призвав Иисуса — свет Отеческий, сущий, «истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1,9), через Который мы получили доступ (ср.: Рим. 5, 2) к Источнику света — Отцу, начинаем этот спор. И да будет нам дарована сила от Бога!
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРЕПИСКЕ С ЛЕГАТОМ ПАВЛОМ
С наступлением шесть тысяч восемьсот семьдесят седьмого года[122] в Византий[123] из Италии прибыл ученый муж именем Павел — тот самый, который, выполняя посольскую миссию по некоторым государственным делам от римского папы Урбана к императору Иоанну Палеологу, объявил себя патриархом Константинополя. И этот вот Павел, услышав много хулы от единомышленников Варлаама и Акиндина, наводящих клеветы на св. Константинопольскую церковь, очень захотел осведомиться у кого-нибудь из сторонников Церкви, верно ли то, что говорят о них, или нет. Узнав об этом, император Кантакузин послал Павлу приглашение во дворец.
И поговорив с ним об интересующих его вопросах дважды, трижды и многократно, доказал ему, что те, кто рассуждают подобно Акиндину и Варлааму, плохо рассуждают, и что они к тому же суть клеветники и наглецы не только по отношению к Константинопольской церкви, но и по отношению к святым учителям и что св. Константинопольская церковь правильно мыслит и в согласии со всеми святыми.
Эти разговоры, разъясняющие каждый пункт исследования, изложены в настоящей книге по частям.
ПИСЬМО ЕПИСКОПУ ИОАННУ НА КИПР
Возлюбленный Богом епископ Карпафии, проэдр Констанции и Амохоста, господин Иоанн! Царственность моя, хотя и не имела обыкновения писать к тебе, возлюбленному Богом, но ради добродетели, коей ты наделен от природы, и боговдохновленного образа мыслей, который ты питаешь, принимала тебя прежде и теперь намерена написать тебе и сообщить о некоторых необходимых вещах. До сих пор кое-какие обстоятельства этому препятствовали. Теперь же я излагаю и объясняю тебе то, чего не сообщил доныне.
Уже тридцать лет назад и даже больше, как некий человек, калабриец родом, по имени Варлаам, воспитанный на эллинской премудрости, прибыв сюда и пробыв здесь немало времени, начал обвинять находящихся здесь исихастов и извергать из себя нечестивые догматы. Когда святейший митрополит Фессалоники Григорий Палама, бывший тогда иеромонахом, стал его опровергать, тот дошел до такой степени бесстыдства, что дерзнул написать особую книгу, наполненную его зломысленными богохульствами и зловредными мнениями, и нагло вручить ее тогдашнему патриарху господину Иоанну. Узнав об этом, высочайший император ромеев блаженной памяти прославленный господин Андроник Палеолог, брат царственности моей, созвал собор в досточтимом божественном храме Премудрости Слова Божиего, призвав на него многих из пребывающих в исихии, которых сей Варлаам обвинял в порочных мнениях, и особо — упомянутого достойнейшего иеромонаха господина Григория Паламу — того, который позже занял Фессалоникийскую кафедру. На заседании император сам лично, в присутствии патриарха, всего синклита и собора приблизительного тридцати шести архиереев, произвел рассмотрение этого вопроса. И было объявлено, как со стороны самого императора, патриарха и синклита, так и всего явившегося во множестве народа, словно из одних уст, что то, что Варлаам говорит и пишет, преисполнено кощунств, порочных заключений и далеко от христианского мировоззрения. Поэтому и при таких обстоятельствах появилось соборное определение, оправдывающее вышеупомянутых монахов, особенно же господина Григория Паламу Фессалоникийского; оно было помечено подписями патриарха и всего собора: да будут преданы анафеме те, кто осмелится опровергать и оспаривать это определение.
Варлаам, как сказано, ушел. Некий же монах, Григорий Акиндин по имени, будучи прямым учеником этого Варлаама, воспринял его заблуждения и ересь. Затем, сочтя некоей неожиданной удачей то смятение, которое произошло среди нас, когда император, брат царственности моей, умер, он обучил ереси многих из здешних. Узнав об этом, высочайшая императрица ромеев, сестра царственности моей, госпожа Палеологиня, славная и блаженная, созвала в своем присутствии собор. Собор постановил, чтобы то, что говорит этот Акиндин, было с гневом отвергнуто и изгнано, и чтобы сам он, как еретик и человек порочных мнений, равно как и учитель его, тот Варлаам, были отлучены, по обычаю, с амвона в неделю Православия. Но это не все, что было сделано по отношению к ним: тогдашний патриарх, господин Иоанн, рукоположивший в диаконы Акиндина и защищавший его слова, был разжалован. И не потому только он был разжалован, что явно держался еретических и пагубных догматов того, но и потому, что сам писал и подписывал соборное определение, подвергающее анафеме всякого, кто в какой-либо степени захотел бы его опровергнуть.
И вот снова архиереями, составившими первое определение, и теми, кто были рукоположены и стали архиереями после того, было выпущено второе соборное определение, подтверждающее и подкрепляющее первое. Это произошло и было сделано, когда я находился еще вне Константинополя, ибо я еще им не владел.[124] После же того, как я вошел в этот возвеличенный Богом Константинополь и вся власть над ромеями оказалась у моей царственности, воззвали ко мне все принявшие сторону Акиндина, крича, что они подверглись несправедливости и просят суда, который и состоялся тогда согласно их просьбе. По этой причине царственность моя через послов приглашает из Фессалоники названного господина Григория Паламу. И по просьбе тех был созван собор. В течение многих дней рассматривалось сказанное ими — не единожды и не дважды, но три и пять раз, — и снова, как всегда, они были единогласно осуждены, причем об этом было выпущено еще и третье определение, подписанное царственностью моей, высочайшим императором ромеев, и любимейшим сыном царственности моей господином Иоанном Палеологом, патриархом господином Каллистом и собором.
Они же, совершенно как неизлечимо больные, не захотели принять лекарства раскаяния. Одни из них еще здесь находятся, другие же ушли куда кто захотел, так что некоторые появились
