грозила обрушиться на Холмогорье из грозовых облаков. Несмотря на путаницу в речах, Фендель Эйхаз всегда знал, о чем говорит. И Пирмину казалось, что в реве и грохоте узнаются звуки диких голосов и песня с болота – охотничья песня, как называл ее отшельник:
И охотник он великий,
Черных воронов владыка,
Крыс и сов, волков, джейранов,
И мокриц, и тараканов.
Покажется ли теперь он, о котором среди квенделей не знали ничего, кроме того, что одно имя его приводит в безымянный, неописуемый ужас?
Споткнувшись о последнюю кочку, Пирмин влетел на небольшую полянку перед убежищем отшельника как раз в ту минуту, когда над ним появились волки. Звери спускались на землю стремительно, как стрелы, – вниз, круто вниз, готовые разорвать беспомощное существо, которое тянулось к ним в безумном отчаянии. Пирмин не видел ничего, кроме несущегося на него потока тел. Ну вот его и настигли…
Пошатываясь, он попятился назад и ударился о дверь хижины отшельника. Едва прикрытая створка мгновенно распахнулась. Пирмин упал в прохладную темноту хижины, и у него хватило ума навалиться на дверь изнутри. Замок щелкнул.
Снаружи доносились жуткие звуки: яростные вопли смешивались со злобным рычанием, а острые когти царапали дубовые балки входной двери. Пирмин прижался к ней спиной, гадая, выдержит ли она натиск. Волки рыскали вокруг дома. В окна ветхой хижины Пирмин видел, как блестят их глаза и зубы.
Стропила затрещали: кто-то скакал по крыше, пытаясь попасть внутрь, но тщетно.
Пирмин не мог объяснить, почему дикой ватаге не удалось до него добраться, но наконец, к его безграничному удивлению, все закончилось. Рев в последний раз наполнил маленький двор – стремительно пронесся над кривым фасадом и провалившейся крышей развалюхи у реки. И стало тихо.
– Фендель? – спросил Пирмин, глядя в окружающую его темноту. – Траутман? Вы здесь?
Ответом ему была тишина. Так тихо бывает только в пустом доме.
Прислонившись спиной к двери, Кремплинг очень медленно сполз вниз, пока не оказался на плотно утрамбованном глиняном полу.
Глава девятая
С небес и из-под земли
Крылья вечер тихо расправляет,
Жуткий, громкий шелест в листьях слышен,
Облака, как сны, ползут все выше.
Что же этот сумрак означает?
То, что было этим вечером устало,
Завтра вдруг проснется с новой силой.
Берегись же! Ночь в свой сумрак поглотила
Безрассудных путников немало[13].
Йозеф фон Эйхендорф
Примерно в то время, когда Пирмин и Фендель пытались помочь Траутману на краю бесплодной пустоши, на небольшую группу искателей обрушилась буря. Налетевший неизвестно откуда, после первых сильных порывов ветер обрушился на них с такой силой, что никто, даже Одилий Пфиффер, не знал, в какую сторону повернуть. Было только два выхода: бежать, пока можно устоять на ногах, или спрятаться, пока не закончится самое страшное. Одно казалось не лучше другого, ведь путь к живой изгороди был долгим и без всякого укрытия, а буря только набирала силу. Представить, что получится подняться по склону, было невозможно.
В такие минуты инстинкт советует квенделю как можно быстрее спрятаться, найти любое укрытие, но все, а не только старый Пфиффер, знали: бежать по земле, по которой раньше не ступал, – путь к гибели. Искать укрытие в Сумрачном лесу было бессмысленно; безопасного уголка там не найти, а сейчас и подавно – лес медленно, но неуклонно пробуждался, приходил в движение, и не только из-за бури.
Сумрачный лес словно доказывал: ему дали неверное имя.
Идущее из сердца чащи ярчайшее сияние добралось до опушки. Из-за бушующего ветра в этом призрачном свете казалось, что лес тонет в бурлящем море облаков. Деревья стонали под натиском мощных порывов, как мачты на опрокидывающемся корабле. Трещали сучья, ветки и листья сыпались, как в безлунные бури. По оглаженным ветром стволам молниями проносились полосы мерцающего тумана. Выше, под лиственным пологом, они превращались в бледный навес, который поднимался и опускался под резкими порывами. С ветвей срывались мхи и лишайники, которые уносило ветром, по пути они цеплялись за другие деревья и рвались, а подлесок на опушке сотрясался, словно мохнатое чудовище, пробудившееся от векового сна. Перемена была настолько устрашающей, что четверо испуганных искателей с трудом взяли себя в руки, ведь только что чопорное, как смерть, окружение пришло в полный хаос.
Но больше всего квендели испугались, когда заметили, что лес, как бы поточнее выразиться, слишком уж разорвался на части. Они сразу подумали о пятне света на живой изгороди, в котором исчез лист. Теперь они видели, как целые охапки листвы растворялись в небытии. А кое-где пропадали целые ветки – буквально таяли в воздухе за один миг. То, что попадало в ярко сияющие отверстия между мирами, исчезало там, как камень в пруду, поверхность которого он пробивает и тут же становится невидимым. По волнам бежит рябь, и остается только ждать, пока вода успокоится, чтобы попытаться разглядеть дно и снова увидеть там камень.
Все было именно так, как описал Одилий: лес стал проницаемым, как ветхая ткань, и в самых дырявых местах открывался темный, странный пейзаж – далекие горы в мрачной бесплодной пустоши, какой не сыщешь в Холмогорье. Если это действительно были потусторонние земли, в существование которых не верил никто из ныне живущих, кроме старого Пфиффера, то ждать оставалось недолго – вскоре их границы пересекут ужасные твари, о которых он говорил.
Одилий первым вышел из оцепенения и закричал, заглушая рев ветра:
– Надо убираться отсюда!
– Смотрите, в одной из дыр только что появилась гора! – крикнул в ответ Звентибольд Биттерлинг. Он не обратил внимания на слова старика и с ужасом уставился в лесную чащу.
– Да, я тоже! – подтвердила Гортензия дрогнувшим голосом. – Ради всех мирных деревень! Там, где лес пропадает, появляется другой пейзаж. Как будто смотришь в окно!
Она притянула Карлмана к себе и сжала его плечи, будто он собирался вот-вот улететь с ветром. Молодой квендель замер, неотрывно глядя на лес и выискивая жуткие места, где мог появиться мираж.
– Интересно, там ли пропал Бульрих? В Стране теней? – Его вопросы унесло ветром, но остальные все поняли.
– Святые пустотелые трюфели! – пронзительно закричал Звентибольд. – Вряд ли мы сможем искать его там! Умоляю вас, давайте последуем совету Одилия и немедленно уберемся отсюда, здесь опасно!
– Но Карлман прав… Как же Бульрих? – Несмотря на рев ветра, в голосе Гортензии нельзя
