от меня как от прокаженного.
– Не подходи! – она тут же поставила «Берегиню» и выставила между нами «Покров». – Не смей!
– Ира, это же я. Миша. Я тебя не трону.
Вскинув руки, девушка продолжала пятиться.
– Ты… Ты… Ты их всех погубил. О господи…
– Спокойно, красотка! – заорал со своего пня Ленька. – Тут, знаешь ли, случилась та самая ситуация, когда или ты убиваешь, или убивают тебя… Так что зазнобец твой все правильно сделал. Ну, это, конечно, потом внутреннее расследование будет разбираться, кто прав… Но я ставлю на Соколова.
Я снова попробовал приблизиться к Ирэн, но она пугливо от меня отскочила.
Хрен с ней. Сейчас было не до Иры и ее переживаний. Там, на поляне, помирал Ронцов, а Сперанский был единственным, кто мог реально ему помочь. Лекарские навыки остальных не подходили.
Оставив Ирку за спиной, я бросился к тому месту, где вроде бы упал Сперанский.
– Коля! – ревел я, мечась между деревьями. – Отзовись!
– Здесь… Здесь я.
Сперанский сидел, привалившись к дереву. Лоб и висок в крови, на щеке длинная глубокая царапина, руки изрезаны – видимо, саданулся при падении обо что-то острое. Я подлетел к нему, рывком поднял лекаря на ноги и потащил за собой.
– Спасай Серегу! Срочно!
Колю не иначе как контузило. Парень едва мог сфокусироваться, выглядел совершенно потерянным и двигался, словно шарнирная кукла. Да еще и каждый шаг заставлял его морщиться от боли. Словом, лекарю, казалось, и самому была нужна помощь.
Я подвел его к Ронцову и, надавив на плечи, заставил опуститься подле обезображенного товарища.
– Лечи.
Сперанский оглядел соседа, несмело провел рукой над телом и поднял на меня глаза.
– Так некого лечить, Миш. Все…
Я мотнул головой.
– Нет, ведь только что…
– Он мертв, Миш, – отчеканил Коля. – Умер. В теле нет жизни.
Я отступил на пару шагов, едва не споткнулся о труп Меншикова, но даже толком не заметил этого. Что-то лопнуло у меня внутри, оборвалось и разлилось тяжелым липким чувством. Под ложечкой засосало, а к горлу подступил ком.
– Нет… Нет, Коль. Проверь еще раз. Пожалуйста.
Сперанский вздохнул и поднял на меня взор, очень напомнивший мне тот самый усталый взгляд больничных врачей. Замученный, безысходный, утомленный.
– Нечего там проверять. Мне жаль, Миша. Правда, жаль.
Я закрыл глаза, пытаясь справиться с подкатившими к горлу сухими рыданиями. Нет, слез не было – у меня с плачем всегда выходило туго. Но плечи предательски затряслись, и я сжал кулаки, пытаясь справиться с эмоциями.
Вот уж не думал, что меня так накроет от смерти парня, который и другом толком мне не успел стать. Точнее, он видел во мне друга, а я… А я продолжал жить одним днем, ожидая, что однажды Аудиториум меня раскусит и отправит домой в разных пакетах. Я отказывался это ценить, но… Зря. А теперь поздно.
Я даже не знал, что именно чувствовал в этот момент. Горе? Вину? Или понимал, что все это случилось из-за меня? Что я уберег Ронцова от врагов, но не смог защитить от самого себя и силы, которой обладал…
Кто-то осторожно прикоснулся к моему плечу. Я резко обернулся – Ирэн.
Девушка молча обняла меня. Не сказала ни слова, но прижалась так крепко, как могла.
«Что бы ты ни сделал, я верю, что у тебя была на это причина», - прозвучал ее печальный голос в моей голове.
Она отстранилась, кивнула мне и уставилась на Сперанского.
– Пойдем, приведем в чувство остальных.
А я остался наедине с бездыханным Ронцовым. И лишь Пантелеев, словно ему вожжа под хвост попала, принялся активно булькать своим раствором.
– Соколов, ты бы присматривал за своим предателем получше, – язвительно сказал артефакт.
Я метнул взгляд в сторону, где оставил Афанасьева, и увидел, что тот пытался освободиться от меча и уползти. И почти успел.
– Спасибо, – поблагодарил я Леньку и направился к предателю.
Услышав мои шаги, менталист замер, а затем тяжко вздохнул.
– Не прокатило.
– Тебе еще много чего с рук не сойдет, – я опустился перед ним на корточки. – Особенно когда я сдам тебя Мустафину.
Афанасьев расплылся в недоброй улыбке.
– Тогда, полагаю, ему будет интересно, зачем ты прячешь в тайнике заколдованную ручку и книгу для шифров. Детский лепет, а не криптография.
– Да, возможно, Мустафин этим заинтересуется. Однако на фоне прочих событий едва ли это будет его занимать. Я-то планировал оставить тебя в живых, поскольку Аудиториуму было бы неплохо заиметь живого свидетеля сегодняшних событий. Хотел, чтобы ты рассказал им о задании Ордена, ритуале и замысле убить двоих студентов, один из которых – носитель уникального дара. Я хотел, чтобы они все это выслушали, так сказать, из первых уст.
Лицо Афанасьева дрогнуло, а улыбка медленно сползла.
– И что, передумал?
– Да я просто вспомнил, что у нас тут все видел Ленька. А в его беспристрастности сомневаться не приходится, ибо артефакт лгать не умеет, – я улыбнулся и вытащил меч из его раны. – Выходит, ты, Гриша, мне больше не нужен.
Афанасьев заскулил от боли и попытался зажать кровоточащую рану. Опершись на меч, я подался вперед.
– Назови хоть одну причину оставить тебе жизнь, Гриша, – сказал я. – И подумай хорошенько – сегодня у меня скверное настроение.
Глаза менталиста забегали. На стремительно бледневшем лице запали щеки, да и под глазами пролегли тени, а губы посинели – предатель терял кровь, и тут уже либо спасать, либо добивать.
Я прислушался к собственным ощущениям, ожидая почувствовать гнев, ярость, жажду мести… Но не ощущал ничего, кроме презрения и безразличия к этому человеку. Словно в тот момент, когда я выяснил о его предательстве, он перестал для меня существовать.
– Я полезен. Буду полезен. Я знаю много полезного, – наконец сказал Афанасьев. – Ты же у нас любитель повынюхивать, так? Я могу рассказать тебе не только об Ордене Аспиды. Есть другие… И, быть может, у меня даже получится ввести тебя в один из них. У меня есть связи, а у моей семьи – должники…
– Мелко, Гриша, – вздохнул я и поднялся. В тот Орден, что был мне нужен, у менталиста входа явно не было. – Где же твоя творческая жилка?
Позади нас кто-то вскрикнул, и я инстинктивно обернулся. Аня Грасс рухнула на колени перед Ронцовым и разразилась рыданиями. Малыш Рахманинов сперва тупо и непонимающе глядел на тело, а затем, осторожно обхватив подругу за плечи, попытался оторвать ее от тела.
– Ну-ну, Анют, тут уже не поможешь… – ласково гудел он, пытаясь вразумить байкершу.
Но Грасс была натурой страстной и никогда не жалела эмоций.
