тряслись, и я с трудом смог приподняться.
Заснеженная поляна в запущенной части парка теперь стала одним сплошным темным пятном. От горячей земли исходил пар, и этот странный темный рисунок напоминал черную звезду на белом снегу. В центре был я, а лучи, истончавшиеся к краям, тянулись в стороны на несколько метров.
А земля пахла смертью.
Ближайшее дерево обуглилось с одного бока – темно-оранжевые, почти алые угли пульсировали на коре. Воняло гарью, сырой землей, жженой шерстью и… жареным мясом.
– Дерьмо…
Я снова попытался подняться, но ослабевшие руки не выдержали, и я рухнул обратно на теплую землю. Но теперь перекатился на другой бок и взглянул в распахнутые, но невидящие глаза Сереги. Точнее, в этом обгорелом и тихо стонавшем парне было трудно узнать Ронцова.
– О нет…
Подорвавшись на остатках адреналина, я подполз к нему. Увидев меня, он с трудом сфокусировал взгляд и протянул обезображенную руку.
– М-ммм… Мммм-иии…
– Молчи! – шепнул я. – Молчи, Серег.
– Миии… Миииш…
– Тихо, говорю!
Я навис над Серегой и дернулся от ужаса. Как он вообще еще оставался жив? Света не хватало, я не смог как следует его разглядеть, но и того, что рассмотрел, было достаточно для однозначного вердикта – срочная реанимация. Если еще не поздно…
Видимо, он в какой-то момент вышел из-под контроля Гагарина и попытался поставить барьер. Обгорел парень неравномерно, больше всего досталось лицу, груди и рукам. Чудовищные раны и невыносимая боль. Странно, что он смог остаться в сознании.
– Серега, прости, – я попытался воззвать к силе источника, но Род не откликнулся на просьбу.
«Слишком много», — отрезали предки и оставили меня. Слишком много потратил в попытках спастись. Сейчас я ощущал себя настолько пустым, словно и вовсе не обладал силой, как какой-нибудь простолюдин.
Дважды просить у предков я не стал. Знал, что если отказали сразу, то уже не поделятся – только разозлю.
– Миш… – пошевелил остатками губ Ронцов. – Что… Что ты с ними сделал? И с нами…
– Пытался нас защитить. Прости меня. Прости, Серег, я не могу залечить… У меня не осталось сил.
Ронцов болезненно поморщился, но попытался улыбнуться.
– Зато… ты… не бросил.
– Все, молчи!
Я оглянулся по сторонам в поисках друзей. За моей спиной булькнул и закряхтел в своей светящейся банке Ленька.
– Ну и светомузыку ты зарядил, Соколов! – прохрипел артефакт. – Такого я не видал. Вот уж точно будет что вспомнить.
– Есть что сказать по делу? – Грубо оборвал его я.
Банка оказалась целой, но валялась на боку, и Ленька безуспешно прыгал, пытаясь заставить свой сосуд принять вертикальное положение.
– Поставь меня, пожалуйста, – удивительно вежливо попросила Голова. – И найди своего лекаря. Если я вижу именно то, что вижу, то дружку твоему осталось недолго.
Я быстро поставил банку на старый пенек, чтобы у Пантелева был обзор побольше, а сам, шатаясь, пошел по поляне в сторону, куда убегал Коля. И лишь сейчас, с высоты собственного роста, я увидел полный масштаб того, что натворил.
Твою мать, как у меня вообще все это вышло?
Как, черт возьми?
Я убил их. Сейчас казалось, что я убил их всех – и своих, и чужих. Сила, что встала на мою защиту, не выбирала – просто лилась и уничтожала все на своем пути. Кто не спрятался, я не виноват. А спрятаться почти никто и не успел…
– Коля! – надтреснутым голосом позвал я. – Коля! Отзовись!
С трудом передвигая ноги, я перешагнул через почерневший труп Меншикова. Длинные белые волосы альбиноса сгорели дотла, а череп почернел. В княжиче можно было признать Меншикова лишь по мечу, что остался у него в руке.
Рядом лежали еще два тела. Тот, что выше, видимо, был Забелло, а по другую сторону от Меншикова – Исаев. Все точно мертвы – я провел руками над их телами, силясь уловить хотя бы слабое биение жизни, но тщетно. Души уже их покинули. Если у этих козлов когда-то были души.
Гагарин явно пытался защититься – так и умер в скрюченной позе с гримасой боли и ужаса на и при жизни несимпатичном лице, но со вскинутыми руками, словно он пытался создать заклинание, но не успел.
Менталист второго ранга – и пал от моей руки. Впору было возгордиться, но это была Пиррова победа.
Ронцов снова застонал. Я обернулся, увидел, что он пытался пошевелиться, и шикнул на него.
– Лежи смирно, Серег! Коляяяя! Коляяяя!
Рахманинов и Грасс, казалось, пострадали меньше. По крайней мере от них не исходил аромат жареной свинины, да и выглядели они целыми. Волна силы прошла мимо них и если и задела, то по касательной.
Афанасьев, паскуда этакая, тоже еще дышал – отползал к дереву, и я с легкостью догнал его.
– Куда намылился, предатель?
Я пнул его носом ботинка по челюсти, Афанасьев сдавленно взвыл.
– Не надо! Не надо! Пощади!
– Поздновато ты одумался, Гриша, – мрачно сказал я, перевернул его на спину и наступил на израненную грудь, переместив на ногу вес. – Я не в настроении кого-либо щадить.
– Я… Я… Меня заставили, – прохрипел менталист.
– Ну конечно.
– Я должен был это сделать! Я не знал, что дойдет до убийства! Не знал, что Орден это прикажет…
– Мне плевать, Гриш. У тебя был выбор.
Поразмыслив, я вытащил меч из обугленной руки Меншикова и направился к Афанасьеву. Увидев оружие в моей руке, предатель заскулил и попытался отползти, но уперся спиной в дерево.
– Никуда не уходи, – сказал я и вонзил меч ему в плечо. – Отдохни пока.
– Ааааа! – взвыл Афанасьев. – Не наааадо!
Была мысль просто снести ему башку, но я сомневался, что хватит сил на хороший удар. Да и живым он еще мог пригодиться.
– Миша?
Я резко выпрямился, услышав высокий женский голос.
Ирэн, с лохматой головой и в наспех накинутом пальто, стояла возле уцелевшего дерева и с ужасом смотрела на поляну.
– Ир? Что ты здесь делаешь?
Девушка шагнула ближе, внимательнее осмотрела поляну – увидела трупы сектантов-неудачников, развалившихся Рахманинова и Грасс, проткнутого мечом Афанасьева, обезображенного Ронцова… И подняла глаза на меня.
– Это ты? – почти заикаясь, спросила она. – Это ты… Ты их всех убил? Аня не вернулась в комнату, я забеспокоилась, пошла искать… И увидела вспышку. Миш… Это ты, да?
– Да.
Казалось, на Ирину нашел какой-то ступор. Девушка словно оцепенела – застыла столбом, с непониманием и недоверием глядя на место катастрофы. Лишь ее глаза то расширялись, то сужались, а губы слабо шевелились.
– Ир, тебе не стоит быть здесь, – я шагнул было к ней, но тут наваждение спало, и Ирэн отшатнулась
