«Майнгау» на Шифферштрассе и ждет его.
– Разумно ли это, Асад? – сказала Роза. – Ведь Марва и Нелла будут в еще большей опасности, если ему станет известно, где ты находишься. Извини, я скажу прямо, но только зачем ему тогда сохранять им жизнь?
Ответ был очень тихим:
– На протяжении шестнадцати лет Галиб не имел ни малейшего представления о том, где я нахожусь. Поэтому он прекрасно знает, что я никогда не сообщу ничего подобного, не имея запасного варианта. Он знает, что я его ищу, а также что у меня есть план. Конечно, он проверит гостиницу и, конечно, не найдет меня там, это он тоже хорошо знает. Я буду зарегистрирован в гостинице, это они легко выяснят, но я появлюсь там только через несколько дней. Он подумает, что я жду где-то поблизости, чтобы пойти по следам его людей и найти его. Это единственный способ, каким кошки охотятся за мышками в его мире. Он будет наслаждаться ожиданием и напряжением, потому что точно знает, как я страдаю. Поэтому Марва и Нелла будут живы так долго, как это вообще возможно. Единственное, чего я боюсь, – это того, что не успею найти их до теракта.
– Ты закончил, Гордон?
Роза показала на распечатку, лежавшую на столе.
– Да, сообщение Асада отправлено примерно в сто европейских СМИ. Уж кто-нибудь из них наверняка опубликует.
Она посмотрела на текст и кивнула.
– Заголовок это гарантирует. Хорошая работа, Гордон. – Роза похлопала его по плечу. – А я все думаю о парне, который называет себя Логаном. Мне тут пришла в голову одна мысль.
– И какая же?
– Он переживет самого себя на один год, как он сказал, но что он под этим подразумевает, Гордон? Это год, в течение которого он будет жив, а может быть, это год две тысячи семнадцатый? Возможно ли это? Ты следишь за моей мыслью?
Он пожал плечами. Он не понимал, куда она клонит.
– Послушай. Если этот год закончится для него в 2117, то это возвращает нас в год 2116, то есть в фиктивную современность, правда? Напиши-ка по-другому.
– А это будет не чересчур…
– К черту, сделай это, Гордон. Напиши: Логан 2116.
Он написал.
– Почти то же самое, что и раньше, Роза.
– И да и нет. Смотри внизу. «Бегство Логана» в «Википедии».
– Да, это есть. – Открыв файл, он восхищенно кивнул.
Роза громко прочитала:
– «Бегство Логана». Роман Уильяма Ф. Нолана и Джорджа Клейтона Джонсона 1967 года. Описано антиутопическое будущее в 2116 году. Рост населения держится под контролем за счет того, что всех молодых убивают, когда им исполняется двадцать один год. По мотивам романа в 1976 году был снят фильм, только в фильме убивают при достижении тридцати лет. Впрочем, я полагаю, что парень имел в виду книгу. Согласен со мной?
– Э-э, м-да-а! Это находка, Роза. Но как ты думаешь, что он хотел этим сказать?
– Про возраст, Гордон. Он дает точное, как в аптеке, указание на свой возраст. Потому что если он переживет самого себя на один год в 2117-м, как в книге про Логана, то ему сейчас двадцать один год плюс еще один, верно? Я понимаю, логика у него странная, но ведь ход мысли понятен?
– Двадцать два года?
– Ты сегодня жутко сообразительный, Гордон. Именно так! Ему двадцать два года. Это значит, что он старше, чем мы думали. Но мы на правильном пути, Гордон. На правильном пути.
35
Хоан
День шестой
«Они хорошо выглядят», – подумал Хоан.
Красивый золотистый цвет кожи, красные губы, округлые зрелые формы, подчеркнуто модная одежда. При такой внешности они могли бы сойти за кого угодно. Жены высокопоставленных чиновников, дамы из научных кругов, творческая богема. Но никогда нельзя судить по внешнему виду. Никто другой в этом доме не вел себя по отношению к нему так по-садистски грубо, как эти две женщины.
Когда они собрались в этом доме во Франкфурте, не прошло и часа, как эти две подручные Галиба подошли к нему и плюнули ему в лицо за то, что он выдал их в лагере Меногея. Насколько Хоан мог судить, одна из фурий говорила без акцента по-немецки, а вторая по-французски, правда на диалекте, но бегло, словно была родом из Швейцарии или, может быть, из Люксембурга. Франкоговорящую он понимал лучше, как это часто бывает с каталонцами. Именно она была самой вредной не только из них двоих, но даже изо всех, вместе взятых. Когда она поначалу делала ему инъекции ботокса в лицо, то так глубоко и неловко, что он кричал бы, если бы смог. Потому что проклятая канюля, через которую постоянно вводилось лекарство, парализовала его речь и практически любые передвижения. Он мог управлять глазами и немного шевелить шеей, это все. Поэтому, когда эти женщины время от времени начинали его бить, он не мог постоять за себя.
По каким-то непонятным причинам лучше всего с ним обращался Галиб, и Хоан не мог понять почему. Разве его миссия для Галиба не была выполнена? Зачем теперь хлопотать, если проще убить его?
Мужчины вообще не разговаривали с ним. Некоторые знали только арабский язык, на котором говорили с поразительной страстью и волнением. Несколько человек было совершенно апатичных, но остальные, казалось, уже ощущали себя в раю. Он отдал бы руку, чтобы понять, о чем они говорят.
Автобус белого цвета остановился перед домом во Франкфурте ранним утром. Это был странный гибрид превосходного туристского автобуса с кондиционером, баром и всем остальным и древнего авто, единственной роскошью которого были туалет и занавески на окнах.
Когда коляску с Хоаном поставили в середину прохода, он оказался спиной вперед по ходу движения. И только две чертовы бабы, которые мучили его, сидели перед ним. Как он понял, фурии должны были во время поездки наблюдать, чтобы его состояние не изменилось.
Он избегал их взглядов. Он старался сидеть тихо, а если замечал какие-то неприятные ощущения в ногах или где-то в теле, то не реагировал, хотя иногда было очень больно. Хоан просто сидел и смотрел в заднюю часть автобуса, где два последних ряда кресел были скрыты за темной плотной занавеской.
Через несколько часов начало светать. Поток автомобилей вокруг становился все более интенсивным. Для немцев начинался обычный будничный день, и Хоан завидовал им больше, чем всегда. Насколько все было бы проще, если бы он завершил свою жизнь в волнах у Барселонеты неделю тому назад.
Когда их обгонял какой-нибудь автомобиль, он едва успевал
