Мне было известно, что это самая дорогая в мире пряность, я знала, что она желтая (хотя в пакете, который я купила, она выглядела оранжевой, и на самом деле, если бы она была подлинной, она должна была быть малиново-красной), я знала, что это цветок. Я также знала, что индийское правительство ограничило экспорт кашмирского шафрана в рамках той же протекционистской политики, согласно которой я пила напиток под названием «кампа-кола» вместо любых известных американских брендов. Но мне не было известно, что две щепотки шафрана, разведенные в горячей воде с медом, могут мгновенно поставить меня на ноги, не знала, что, если добавить эту пряность к длиннозерному рису, он обретет цвет солнца; не знала, что цветок, из которого его делают, называется крокусом. Я также не знала, сколько времени пройдет, прежде чем я узнаю все это.
Несколько лет спустя мне показалось, что я снова нашла настоящий шафран: на этот раз им окрашивали тибетские монашеские одежды. Я читала множество текстов, в которых желтые (а иногда даже красные) одежды описываются как «шафрановые», и с радостью приняла этот образ, даже использовала его сама. Но где, спросила я однажды, они берут шафран для крашения одежды? В конце концов, хотя пряность выращивалась в соседнем Кашмире по крайней мере с 500 года до н. э. и, вероятно, даже дольше, Тибет все же расположен слишком высоко для того, чтобы выращивать что-то столь нежное. Моя подруга-монахиня рассмеялась. Буддийские одежды носят, чтобы показать, насколько человек скромен, объяснила она, а не для того, чтобы показать, что у него есть доступ к самой дорогой пряности в мире.
На Тибете одежды обычно окрашивали куркумой – дешевой пряностью цвета бедной земли. А в Таиланде одеяния монахов часто окрашивают сердцевиной джекфрута (хлебного дерева), и раз в год, в ноябре, проходит официальный День окрашивания, когда рано утром монахи спускаются к реке с фруктами и горшками и заново красят свои одеяния. Нет, конечно, одежды многих окрашены синтетическими красителями, но даже если и используется натуральный краситель, то это не шафран. Чтобы найти эту яркую желтую краску, мне нужно было поискать в других местах. Имело смысл отправиться туда, где шафран выращивают.
Но не в Кашмир, решила я, хотя кашмирцы и утверждают (вероятно, ошибочно), что именно там родина шафрана. После многолетнего кризиса промышленность оказалась в полном упадке – производилось менее тонны шафрана в год. Но шафрановые крокусы растут во многих местах. Самое известное из них – Испания, родина паэльи, но их также можно найти в Иране, Македонии, Франции и Марокко, а также в Новой Зеландии, на Тасмании, в Северном Уэльсе и во многих других местах[154]. После того как я обнаружила в Македонии, на родине Александра Македонского, город под названием Крокос, получивший название в честь цветка шафрана, я некоторое время обдумывала идею посетить Македонию. Потом я подумала об Иране – ведь, в конце концов, персы славились своим желтым рисом – и позвонила в ближайшее иранское посольство, расположенное в Канберре. «Нет проблем», – ответили они и велели мне отправить паспорт на визу. «Я англичанка», – добавила я, подумав. «Очень жаль», – последовал ответ.
Вот так в конце октября, в самый разгар сбора урожая, я отправилась в Ла-Манчу – центр производства испанского шафрана. «Конечно, там я обязательно найду свою настоящую желтую краску», – думала я. Но когда в первое утро после приезда я поехала по окрестностям, зорко высматривая в утреннем тумане что-нибудь ярко окрашенное, то поняла, что не только не в состоянии найти шафрановое поле без посторонней помощи, но и что испанская шафрановая промышленность находится в глубоком кризисе. Не то чтобы я не знала, что искать, – мне был известен тот поразительный факт, что эта идеально желтая специя получается из фиолетового цветка. Обладая этой важной информацией, я полагала, что даже самый несведущий в ботанике искатель шафрана может обнаружить поле, сплошь покрытое фиолетовыми цветками. Но мне это не удалось.
Я взяла с собой книгу Джона Хамфриса The Essential Saffron Companion – безусловно, очень интересную, со множеством замечательных рецептов, но, хотя она была издана всего восемь лет назад, было видно, что она совершенно устарела. В 1993 году Хамфрис провел несколько дней в сельской местности к югу от Мадрида во время сбора урожая шафрана. Он не только нашел «пурпурное покрывало, шафрановое море, покрывавшее и омывавшее испанский пейзаж», но также познакомился с современными «пещерными жителями», живущими всего в нескольких сотнях метров от его отеля в маленьком городке Мансанарес, и живо описал, как они на рассвете собирали урожай, утаскивая его в свои пещеры для сушки. Хамфрис нарисовал романтическую картину традиции, которая почти не изменилась за тысячу лет. Итак, первую остановку я намеревалась сделать в Мансанаресе: мне не терпелось увидеть пещеры.
Когда я добралась до места, описанного Хамфрисом, было около восьми часов утра, только рассвело. Но как бы тщательно я ни осматривала окрестные поля, мне не удалось найти ни одного пурпурного лепестка. Не говоря уже о «пурпурных покрывалах» или «одетых в черное пещерных жителях». В глубоком расстройстве после моего предрассветного старта я зашла в кафе, чтобы выпить эспрессо и посоветоваться. «Да, никто больше не выращивает шафран в окрестностях Мансанареса, – добродушно сказал бариста. – Это не приносит денег».
Я утешала себя тем, что не я первая отправилась на поиски шафрана и не нашла его. Уверена, что и не последняя. Например, в середине XIX века эксцентричный преподобный Уильям Герберт покинул свою паству в Манчестерском соборе, где он был настоятелем, и отправился в путешествие по Европе в поисках крокусов. Он пытался найти родину Crocus sativus, который пытался вырастить в своем йоркширском саду, хотя за тридцать лет видел его цветение всего три раза. В Греции и Италии он тоже искал «пурпурные покрывала», но вместо этого нашел всего несколько луковиц. «Я подозреваю, что родную землю Crocus sativus давно покрыли виноградники», – печально заключил он[155].
В шафрановом крокусе есть нечто волшебное. В один из вечеров солнце садится на голое поле, затем, словно ниоткуда, ночью появляется цветок, который утром расцветает, а к концу дня его уже нет. Шафрановый бизнес сродни этим цветам: сегодня утром он вовсю работает в каком-то месте, днем его уже сворачивают – все зависит от прихоти рынка и погоды. Ни мне, ни добрейшему преподобному Герберту не следовало удивляться, что эта европейская культура часто меняет места обитания: опыт выращивания английского шафрана, каким бы невероятным он ни казался сегодня, должен был наглядно показать нам, насколько сильно эта отрасль подвержена переменам.
Саффрон-Уолден
Миф гласит, что шафран привез в Эссекс средневековый пилигрим. Возможно, ему даже пришлось рискнуть жизнью, чтобы выкопать растение на Святой земле и привезти на меловую почву Уолдена: он ловко спрятал его в своей шляпе. Более вероятно, конечно, – если этот человек вообще существовал, – что он просто подобрал клубнелуковицы шафрана (так называют луковицы, похожие на лук-шалот) в поле в Северной Греции во время своей долгой дороги домой, но история всегда выглядит гораздо более драматичной, если речь идет о смертной казни. Неважно, были шляпы и пилигримы или нет, было бы действительно удивительно, если бы клубнелуковицы шафрана не завезли в Британию в Средние века, – настолько велик в то время был интерес к любым пряностям.
