как два пацана, в снегу. — Не надо полицию, Тамара Петровна. Все хорошо. Друг приехал, вот… здороваемся.
А у самого ссадина на скуле и губа кровит.
— Как дети малые, — качает головой женщина и исчезает из виду.
Данилов первым поднимается на ноги. Подает мне руку. Я смотрю на него, шмыгнув носом. Разбил, что ли? Тиранул тыльной стороной ладони. Кровь. Снова смотрю на Данилова и, ухватившись за его руку, поднимаюсь на ноги.
— Сноровки не теряешь, — говорит Степа. — Удар у тебя не изменился.
— У тебя тоже..
— Тачку загоняй. Быстро тебе свалить не получится.
Киваю.
Уже через пару минут вхожу в дом с пакетом, издающем характерные стеклянные звуки.
— Подготовился, смотрю, — Данилов уже скинул куртку.
— Как видишь, — раздеваюсь, бросая пальто на вешалку в прихожей.
Следую за ним в кухню. Ставлю бутылки с вискарем на стол. Данилов достает бокалы и оборачивается, заявляет:
— Знал бы ты, как хочется съездить по твоей роже, Титов!
— Уже съездил и не раз, — отвечаю тем же тоном. — Учти, теперь будешь получать в ответ.
Степан садится за стол, поставив два бокала и тарелку с сырной нарезкой. Я вскрываю одну бутылку, тут же плеская в роксы. Данилов недолго думая быстро опрокидывает в себя янтарную жидкость. Залпом. Стягивает ломтик сыра и бычится, переведя на меня взгляд из-под бровей.
— Прекрасное начало, — хмыкаю, повторяя маневр Степана. Алкоголь приятно обжигает горло, прокатываясь до самого нутра. Сажусь напротив него, тоже закусывая.
— Вот скажи мне, Титов, с какого хера тебе не живется легко? — потирает переносицу. — Почему ты не сказал мне сразу? Я этого понять не могу.
— Виноват, — отвечаю. И это действительно так. Повелся на поводу у Юльки. А у самого голова на плечах имеется. Нужно было делать по-своему. Тысячи раз уже пожалел, но уже «не отмотать».
— Виноват он, — усмехается. — Она моя дочь. Моя. Дочь. Титов! Виноват он. Как давно?
Плескаю еще вискаря по фужерам. И не дожидаясь Степана, выпиваю.
— Сдался я под Новый год, — признаюсь, поморщившись от горечи. — Да, Степа, я должен был сказать. Но не сказал. В этом моя вина. Однако я не собираюсь отступать. Я люблю Юлю, Данилов. Что хочешь мне говори, я приму к сведению. Но не более того.
— Твою мать, — роняет лицо в ладони, яростно трет кожу. — С ума сойти! — вздыхает. — Так та попойка на твой мальчишник… — осеняет его. — Наш разговор? Ты мою дочь имел ввиду?!
— Да, и именно тогда я должен был тебе признаться, Степ. Но тогда я еще пытался себя убедить, что я ей не пара. Я сопротивлялся, понимаешь? Не смог. Как не влюбиться в Юльку? — смотрю на него, ловя мысленно ломающий мне шею взгляд. Да, Данилов пытается взять себя в руки. Но все еще кипит. Это видно и по позе, и по выражению его лица, где желваки ходуном ходят.
— Да что ж ты все «должен был» да «должен был», а ни хрена и слова не сказал? — рявкает.
— А ты представь свою реакцию! — отвечаю в тон. — Думаешь, она была бы мягче, чем сейчас? Да хрена-с два!
— Да срать, какая была бы реакция! — сжимает кулаки. — Ты тр…
— Заткнись. Эту деталь своей жизни и жизни Юли я с тобой обсуждать не собираюсь, — предостерегаю. — Да, она твоя дочь. Но так сложилось. Она девочка уже большая, все обоюдно и по любви. Моя постель — это моя постель, ясно? Ты сам знаешь, каково это — любить. Знаешь ведь! Так вот пойми меня, Степ: не могу я без Юли. Но и такого, как ты друга, терять я тоже не хочу.
Теперь Данилов хватается за бутылку, разливая по стаканам. Снова выпивает залпом. Молчит, а я и не лезу. Пусть переварит. Тоже выпиваю, откидываясь на спинку барного стула. Алкоголь наконец дает о себе знать. Пить с дороги, на нервах да на голодный желудок — во все времена хреновая затея, что в двадцать, что в сорок. Голова тяжелеет, мысли начинают путаться уже после третьего бокала.
— Ну, — потирает ладони, немного погодя Степан, — что планируешь дальше? В Питер будешь перебираться?
— Да. Разбираюсь сейчас с этим вопросом.
— Ее будущее, ее профессия…
— Я буду ее поддерживать во всем, Степ. Я не собираюсь посадить Юлю дома под замок, заставив мне рожать детей и кашеварить. Это не про нее, и мы оба это знаем. Я так же, как и ты, хочу, чтобы она доучилась и нашла свой путь.
— Рехнуться можно! — вздыхает Данилов, зеркаля мою позу. — Даже в страшном сне не мог предположить, что однажды между мной и тобой, — машет рукой Степан, — будет происходить подобный разговор.
— Девочка выросла, — улыбаюсь.
— Жениться собираешься? Учти, я жду твой положительный ответ. Это моя дочь, и поиграть я тебе с ней не дам, Титов. Отстрелю все «игрушки» к чертям!
— Женюсь. Обязательно. Если она захочет, разумеется. В этом вопросе на Юлю давить я тоже не собираюсь. У нее полная свобода выбора в наших отношениях. Я буду рядом, пока я ей нужен. По-другому я просто не смогу.
Степан поднимается на ноги проходит к холодильнику. Начинает доставать тарелки: мясная и овощная нарезка, рыба, салаты. Ставит на стол, возвращаясь на свое место. Снова разливает виски:
— Из-за моей Юльки, значит, Илонку бросил, теперь понятно, чего она бесилась, — тянет свой рокс, чтобы чокнуться. — Не знаю, что она хотела получить в итоге, когда заявилась ко мне утром, — ошарашивает меня. — Может, чтобы я убил тебя? Или за шкирку вернул ей в койку?
— Илона? — бью своим бокалом по бокалу Данилова. — Она была у тебя?
— А как я, по-твоему, мог узнать? Заявилась и как начала нести херню! Про то, как ты совращаешь и пользуешь мою дочь. Я думал, убью тебя прямо там. Не знаю, как доехал, честно. Руки до сих пор от злости трясутся.
— Я думал, Костя тебе настучал. Видел нас накануне вечером в ресторане. Но, видимо, Нюта его, змея, доложила подруге быстрее, чем Костян решился набрать тебе.
— Вот что бывает, когда врешь напропалую, Богданыч.
— Мне действительно жаль, что об этом услышал ты не от меня, Степ. Рядом с Юлькой я каблук, — усмехаюсь. — Полный.
— Да иди ты. Титов — и каблук! Я видел тебя с Илоной. Не вешай мне лапшу, — отмахивается.
— С Юлей все по-другому. Я ожил.
— Мхм, — кивает друг. — Живи. Обидишь мою дочь — закопаю. Территория у меня за домом большая.
Слово за слово — отношения медленно начали оттаивать. В один момент я так и не понял, как мы перебрались из кухни в кабинет Данилова.
