У меня остался единственный близкий человек, который обладалнеобходимым набором качеств — ответственностью, порядочностью, — того,чтобы я могла без опасений доверить ему самое дорогое, что осталось у меня отпрабабушки Софьи. Разумеется, это был Иван Францевич.
Я позвонила ему по телефону и робко поинтересовалась, несможет ли он мне помочь. Старик расшаркался и необдуманно пообещал, что готовдля меня на все. Уж не знаю, чем я ему так нравлюсь, возможно, он делает это впамять о моей прабабке.
При таком раскладе ему неудобно было мне отказывать, но,услышав, что я прошу всего лишь подержать две недели Софьиного кота, ИванФранцевич призадумался.
— Я бы всей душой, но, сами понимаете, боюсь, что Штормбудет против. И Парфеныч, а я не могу с ними не считаться…
— Но что же мне делать? — в отчаянии воззвала я.
Старик купился на мой жалобный тон. Договорились, чтоПарфенычу пока говорить ничего не станем, я принесу кота, а там посмотрим, какотреагирует на него Шторм.
Я робко поздоровалась с Парфенычем и поставила сумку на пол.Уже по его шагам за дверью я угадала, что Иван Францевич раскололся раньшевремени.
— Вам Иван Францевич сказал…
— Да сказал! — проворчал старик. — Я-то что,а вот как пес к твоему коту отнесется! Сама понимаешь, Шторм — собакасерьезная, порвет кота, как нечего делать!
Шторм стоял возле хозяина в явной растерянности. Такого вего практике еще не случалось. Пса явно разрывали противоречивые чувства:взглянув на меня, он начинал неуверенно вилять хвостом; переведя глаза насумку, обнажал желтые клыки и тихо, угрожающе рычал.
Пока я в сомнении раздумывала, что предпринять, Багратионвнутри сумки зашевелился, требуя свободы.
Была не была!
Я расстегнула «молнию».
Парфеныч крепко прихватил Шторма за ошейник.
Багратион плавным прыжком выскочил на пол, уселся в самойнебрежной позе и принялся вылизывать лапу, делая вид, что до собаки ему нетникакого дела.
Шторм страшно зарычал и рванулся вперед с такой силой, что могучийПарфеныч едва устоял на ногах.
Багратион изогнулся, сгорбил спину и взглянул на кавказца стаким выражением на морде, как будто только сейчас заметил его.
«Это еще что за шавка? — говорил его взгляд. — Онао себе слишком много вообразила! Конечно, если собака будет знать свое место, яее, так и быть, не трону!»
Несколько бесконечно долгих секунд звери играли в гляделки,и вдруг Шторм потупился и смущенно спрятал морду между лапами. Багратионудовлетворенно мурлыкнул, принял прежнюю расслабленную позу и продолжилпрерванное умывание.
— Да… это… однако… — растерянно проговорил Парфеныч инаконец махнул рукой: — Испортили мне собаку… а ведь настоящий охранный песбыл, натуральный зверь…
Я поняла, что могу быть спокойна за свое сокровище, никтоего не тронет. Сердечно распрощавшись со всеми, я расцеловала кота в обе щеки иудалилась.
Я шла по улице и предвкушала, как послезавтра окунусь втеплое море и буду лежать под ласковым солнышком…
Вдруг ко мне подбежала смуглая женщина в яркой цветастойюбке и красном платке. Схватив меня за руку, она умоляющим голосом воскликнула:
— Дэвушка, красавица, помоги, котик разбился, помирает!Нэ знаю, что дэлать, совсем помирает!
Раньше я никогда не разговаривала с цыганками, опасаясьмошенничества. Впрочем, и они прежде не проявляли ко мне интереса, видимо,понимая, что с меня нечего взять.
Но на этот раз я не смогла остаться равнодушной. У нееумирает кот… Я представила, как переживала бы, если бы что-то случилось сБагратионом, и послушно пошла за ней.
Может, я просто была под гипнозом, во всяком случае, мнедаже не пришло в голову усомниться в ее словах. .
Она быстрым шагом вошла в проход между двумя домами,миновала ряд металлических гаражей и свернула в темный угол двора, повторяя:
— Скорее, скорее, красавица! Совсем, совсем помирает!
Оказавшись в глухом и темном закутке, я наконецпочувствовала беспокойство и вырвала у нее руку, воскликнув:
— Ну, где же он?
— Вот, — ответила цыганка и добавила, обращаясьуже не ко мне: — Вот, привела!
От кирпичной стены отделилась массивная мужская фигура, вкоторой я не сразу узнала своего американского дядюшку.
Он протянул цыганке купюру, и ее точно ветром сдуло.
— Что это такое?! — крикнула я в праведномвозмущении. — Что вы себе позволяете?!
При этом я попыталась ускользнуть из темного тупика, ноамериканец с неожиданной для его возраста и комплекции ловкостью заступил мнедорогу, и в его руке сверкнул хорошо знакомый мне складной нож с длинным узкимлезвием.
— Ты отдавайт мне даймондс… отдавайт мне камни, и ятебя отпускайт! — завел он свою старую песню.
Надо сказать, мне она осточертела еще в Парголове.
— Приличный с виду человек, — попыталась явоззвать к его совести, — гражданин Соединенных Штатов… Ох, как же ты мненадоел!
Я понимала, что мои слова звучат на редкость глупо, нехватало только прибавить: «А еще шляпу надел», но я готова была говорить все,что угодно, лишь бы выиграть время. Хотя что мне это даст — я и сама не знала.В глухом закутке ожидать помощи было неоткуда.
Тем не менее мои слова неожиданно задели его за живое.
— Да, я гражданин Соединенные Штаты! — истеричновзвизгнул мой родственничек. — Я законоподслушный налогоплательтчик! Ясоблюдайт американский законы! Я гордиться свой страна!
— Ты, «законоподслушный»! — У меня потемнело вглазах от злости. — У себя в Америке ты, значит, соблюдаешь законы, аздесь можешь делать все, что угодно, размахивать ножом, угрожать убийством…
Он никак не отреагировал на мои слова и завел прежнюю песню:
— Отдавайт мне даймондс! Мой бизнес в Соединенные Штатынуждаться в финансовый вливание! Я как законоподслушный налогоплательтчикобязан заботиться о свой бизнес, и меня ничто не остановить! Это мойнеотъемлемый право и мой долг перед страна!
Похоже, этого озверевшего налогоплательщика действительноничто не могло остановить. Он надвигался на меня неотвратимо, как айсберг на«Титаник», и размахивал своим ножом перед самым моим лицом…
И вдруг мимо пронеслось что-то огромное, косматое, страшное.
Американец отлетел от меня на несколько метров и рухнулспиной на грязную землю. При этом раздался такой грохот, словно рядом со мнойобрушился буфет с посудой.
Мой американский родственник, истошно визжа, лежал на земле,а над ним стояла громадная кавказская овчарка и рычала так глухо и грозно, чтодаже у меня по коже поползли мурашки.
