class="p1">– Ты, Маруся, не обижайся, у меня тоже нутро воет обо всех загубленных красными драконами. Нынче их время – время зла. Давай твои чекушки, не пропадать же добру.
***
Встреча с Зоечкой состоялась через много лет, как я хотела в детстве.
Навещая родителей в очередной раз, я спросила, хватает ли им денег, которые мы с мужем посылаем.
– Нам и своих хватает, ваши-то мы на книжку складываем. Хата – на курьих ногах уж и лёгкие морозы не выдерживает, а нынче зимы пошли лютые, всё больше под сорок, мы решили на однокомнатную с удобствами накопить. Вот денежки и сгодятся.
– Вроде отцу как участнику войны полагается квартира от государства, вы же были на очереди.
– Да какая там очередь, – устало и безнадежно махнула рукой мать, – там чьи-то другие интересы учитывают под видом ветеранов. Отец недавно вернулся из горисполкома расстроенный. Дали ему там от ворот поворот. Всем этим делом заправляет твоя одноклассница-певунья Зоя Андреевна Прусова. Спроси-ка его, как она с ним обошлась.
– А так, – включился в разговор отец, – она мне по слогам объяснила, что "звинить пжалста", но интересы государства сейчас важнее частных интересов. Надо предпочтительно вкладывать в экономику. Придётся подождать, Иван Исаич, и потом, честно говоря, вы вели не такую уж правильную жизнь, – разъяснила мне всё это, и с папочкой из кабинета – шмыг. И остался я, старый дурак, с разинутым ртом. Умру – не пойду больше.
Оказалось, что у нас с Зоечкой была единственная точка пересечения – приём в пионеры. Случившееся развело нас, и мы не замечали друг друга. Учёба в педучилище, а потом в университете, нечастые и недолгие гостевания не включали праздный интерес к Зоечкиному бытию. Знала, конечно, что умерла Маруся …
Настроив себя на доброе, немного помаявшись с непослушной причёской – мне почему-то хотелось выглядеть хорошо, не без волнения, отправилась в центр города.
Он, конечно, изменился, разросся, и теперь по пыльным ухабистым улицам ходил автобус. Безликие дома, похожие на склады, образовали уже целые кварталы с голыми, кочкастыми пространствами посередине.
Постоянно утекающие куда-то из государственных закромов деньги истощили и людей и окружающую среду так, что было видно – брать больше нечего…
К счастью, сквер, посаженный руками школьников, облагораживал скопище серого бетона буйной зеленью.
На Зоечкином кабинете табличка "Зам. пред. Горисполкома по учёту и распределению жил. площади". На вопрос, как доложить я почему-то назвалась подругой и сказала своё школьное имя.
Зоечка стояла у окна, и после рукопожатия кивнула на сквер:
– Любуюсь на дело рук наших. Зелёная зона – лёгкие города.
– А ты по какому вопросу, – вежливо-настороженно спросила она.
Что осталось от прежней Зоечки – вот что меня интересовало, пока я, не стесняясь, её разглядывала. Тот же выпяченный животик, всё тесненькое, серенькое, аккуратно отглаженное или немнущееся?
– Да ни по какому, – ответила я развязнее, чем требовала обстановка, – на тебя посмотреть. Ты поёшь?
– А что на меня смотреть? Живу обычной жизнью советского служащего, – она обвела взглядом кабинет. – Большая ответственность, какое тут пение. Ты пришла попросить, чтобы Ивану Исаичу дали квартиру? – она непритворно глубоко вздохнула.
– Можешь не отвечать, сюда не заходят с другими вопросами. Так вот… Ивану Исаичу, безусловно, положена квартира, но надо считаться с реалиями: квартир строят мало, претендентов много. Я, знаешь ли, так долго шла к своей должности, пока ты там училась, разъезжала, меняла мужей…, – она была хорошо осведомлена о моей жизни, – У меня нет мужа, нет семьи. Вся моя жизнь в этом, – она обвела рукой пространство кабинета. – Мне надо приспосабливаться, угождать, – сказала она отрывисто и хлопнула ладошкой по столу…
– Понимаешь, не могу я выдать квартиру твоему Ивану Исаичу, за ним придёт Иван Ильич, я их не рожаю, эти квартиры. У меня голова пухнет решать кроссворды начальства: и этому дай, и этому изыщи. Знала бы ты как это тяжело! Изыскиваю и получаю… свой хлеб с маслом. Ты, я думаю, тоже его имеешь, но идешь другим путём, правильным, как ты считаешь – испытываешь трудности, борешься…
А результат один: ни ты, ни я не можем считать его честно заработанным. Тут действует другая сила, она путает все карты, только я её чувствую и подчиняюсь, а ты ищешь врагов.
Мне, как и в детстве, захотелось пожалеть Зоечку, объединившись с ней и было даже начало движения, но она предупредила мой порыв, быстро шагнув с вытянутой ладошкой навстречу и проговорив:
– Чуть не забыла, у меня совещание.
Мои соседи. Павловна.
"Со врёмен Адама нас губит лишнее знание.
И вообще, всякое лишнее…"
Екатерина Щетинина
Сон был тревожный, в нём продолжался ремонт квартиры, недавно прерванный из-за перерасхода денежных средств. Хозяйка боялась налёта риелтора и готовилась остановить его красотой нового платья. Оказавшись в магазине с пакетами, она чувствовала себя крайне неловко. Ей нечем было заплатить. Она уже решила оставить их где-нибудь в углу, чтобы освободиться от мук совести. Она – это была я, наблюдавшая себя со стороны.
Солнечный луч, пробившийся сквозь шторы, оставил на моей щеке тёплый иероглиф. Затопившее ощущение счастья умножилось просверком вспоминания, что день воскресный. Страдающая от хронического недосыпа, я благодарно зарылась вглубь тёплого кокона. И провалилась в блаженство.
Телефонный звонок голосом соседки Антонины Павловны, все её звали Павловна, просил навестить. Ещё за гранью слов, в последнем сладком объятии, еле шевеля губами, я соглашалась м…м…м аххха…
И уже на этом берегу, проснувшись, обрадовалась, что мне есть чем поделиться. Настроение влекло к добрым делам. "Буду как солнце", – решила я и быстро собралась.
Бессонная ночь преобразила лицо Павловны: под глазами залегли тени, взгляд еле пробивался сквозь мутную пелену, живые краски на щеках съела серость. Растерянно и суетливо она рылась в разбросанных по комнате вещах, пока не нашла очки. К ней вернулась обычная собранность и непререкаемый тон.
– Прости, что помешала выспаться, у меня давление всю ночь высокое, до 180 доходило. Опасаюсь криза. Полчаса назад выпила конкор. Измерь ты, пожалуйста. Это девчатки вчера меня укатали. Обидели очень. Сто сорок, говоришь. Как ты считаешь, можно поговорить? Если буду держать всё в себе, опять поднимется. Завари нам чайку с пустырником.
Проследив за моим взглядом, блуждающим по разбросанным вещам, невесело отозвалась:
– Как будто цыганский табор сбежал в спешке, да?
Всегда вылизанная до последней щелочки, минималистически убранная квартира, была узнаваема только по застывшим вдоль стен чопорным книжным шкафам. Со стекла на стекло беспечно прыгали солнечные зайчики. Всё остальное пространство занимали покупки.
На диване разлеглись платья, юбки, кофты с
