мяса на нем нашлось место хлебу, сыру и паре слегка мятых яблок. – Ты выглядишь истощенной.
- Кто бы говорил, - она вцепилась в яблоки. – Карраго пытался меня купить. То есть, взять в жены. И знаю, что отец думал над его предложением. Долго.
- Но отказал.
- Ему обещали нового целителя. Обученного. Взамен меня. И одного из моих будущих детей.
- Он отказал, - жестче повторил Винченцо.
- А Карраго в достаточной степени самолюбив, чтобы запомнить…
- Если ты думаешь, что все вот это – ради тебя, боюсь тебя огорчить.
Кривоватая усмешка. И грязь на щеке, то ли засохшей крови пятно, то ли сажи.
- Не огорчишь. Я сама понимаю. Я – скорее возможность. И дополнительная выгода. Но… что им на самом деле нужно? Думал?
- Думал, - признался Винченцо. – Девочка уверена, что барон нужен. Вернее, его кровь. Хотя тоже не понятно. Он обычный человек. Да, со слабым даром, который спит. Но если и пробудить, то все равно… затевать вот это? Регалии? Они приняли мальчишку, но… толку? Что они могут?
- Возможно, что-то и могут, - она оставила надкушенное яблоко. – В любом случае, нам есть у кого спросить. Надо лишь дождаться, когда эта сволочь появится. Спорим, дня через три-четыре?
- Почему?
- Если он начал эту эпидемию, то он, возможно, знает, как её прекратить. А люди, которым дадут надежду… они все сделают.
И это пугало.
А еще то, что Винченцо категорически не понимал, на чью сторону встать в этой, грядущей войне. Если, конечно, ему вовсе предоставят выбор.
Миара ошиблась.
Не три – семь.
Семь поганых дней. И с каждым мертвецов становится лишь больше, как и зараженных. Вой. Крики. Черный дым, что стлался по двору.
Дров не хватало.
То есть, они еще были, но Такхвар тихо заметил, что не так уж и много. Лето ведь. Кто будет готовить дрова летом? Так, чисто для кухни.
Пришлось самому.
Люди… люди держались в стороне. Прятались. Не от Винченцо, отнюдь. От болезни. А вот крысы откуда-то повыползали. И вид серой твари, что устроилась посеред двора, вдруг вызвал прилив ярости.
- Чуют они, - сказал Такхвар, проводя руками по лицу. – Что зараза. Вот и лезут. Дохнут и лезут.
Тела складывали рядышком. Женщины. Мужчины. И мужчин больше, а вот детей, к счастью, почти и нет. Наверное, там, в забытьи, что-то с ним произошло, если Винченцо утратил свое обычное спокойствие. Мягким становится. Или… всегда таким был?
Никчемным.
- Отойдите, - велел он Такхвару и паре стражников, которые повсюду сопровождали старика.
Из стражи слегли трое.
Теперь заболевших сносили в зал, со стен которой убрали щиты и оружие. Столы тоже сдвинули к стенам, а на полу уложили солому.
В камине Миара варила настои. Смысла в них особого не было, но… люди верили. Смотрели на котлы и верили. А потому она продолжала тратить время.
Побледнела.
Осунулась. Почти не спит. Впрочем, как и Винченцо. Нет, не из-за болезни. И не из-за тех, которые все еще продолжали цепляться за надежду. А потом, когда она иссякнет, на кого они обратят свой гнев? Впрочем, гадать нечего.
Купол пытались пробить.
И пытаются.
Рабы, выпущенные на свободу – держать их стало опасно - в первую же ночь устремились к воротам. То ли не знали про купол, то ли надеялись отсидеться там. Препятствовать им не стали, но когда рабы ушли, то ворота заперли и мост подняли. И люди остались там, снаружи, где виднелись остатки лагеря.
Своих людей Винченцо отправил к границе купола, големов с ними же. Наемники, кто поумнее, тоже отступили, присоединились в надежде, что близость к слугам рода Ульграх как-то защитит. Но кое-кто и остался, то ли не способный осознать опасность, то ли, напротив, всецело понимающий, что граница – это не спасение.
Главное, ворота держали запертыми.
А люди… что ж, какая разница, где умирать?
Винченцо поднял руки, выпуская и гнев, и боль, казавшуюся такой чужой. Стена пламени поднялась над мертвецами. Теперь поддерживать. Тела придется жечь пару часов, люди – материал неподатливый. Но лучше так, чем если к чуме добавится иная зараза.
- Пусть будут к ним милосердны боги, - тихо произнес Такхвар.
- Ты еще веришь в милосердие богов?
- Нет. Но надо же на что-то надеяться? – он потер грудь и пожаловался. – Иногда опять болеть начинает.
- А она что?
- Сказала много в голове. Она… она держит баронессу.
Винченцо кивнул. Пожалуй, в это можно было поверить, иначе как объяснить, что баронесса де Варрен была все еще жива? Она почти все время спала, просыпаясь лишь для того, чтобы выпить пару ложек бульона и очередную порцию лекарства.
Миара даже решила было, что именно в настойке дело, но… другие, кто получал её, умирали, пусть и без боли. И это тоже было много.
Огонь поднимался к небу.
Чистое.
Синее.
Только по ночам вспыхивает падающими звездами, поторапливая. Он бы и рад поторопиться, но…
Вдох. Выдох. Спокойствие. Его ведь учили, оставаться спокойным. Честь рода Ульграх… отец, наверное, в гробу ворочается, как все получилось. Ничего. Сам виноват.
Только он и виноват.
Отбросить мысли. И от запаха отрешиться. Пусть пламя и белое, но запах никуда не исчезает. Дышать приходится им и к вечеру Винченцо начнет задыхаться. Но это к вечеру. Тогда же на выжженные черные камни лягут новые тела. И утром все повторится.
И будет повторяться раз от раза.
А потому рев трубы, разорвавший тишину, стал едва ли не благословением. Хотя, какое, на хрен…
Винченцо стряхнул пламя с рук. Догорит. Пусть и не дотла, но от костей вреда не будет.
- Небось, ваши, - буркнул Такхвар недовольно.
- Почему?
- А кто еще? Рабы? Они вона…
В лагере на той стороне рва всю ночь горели костры. Жгли ли там мертвецов, или же сами по себе пытались огнем очистить воздух, Винченцо не знал.
Но да, никто не стал бы тревожить по-за ради рабов. Или невезучих наемников, оставшихся на той стороне.
Что ж, значит Карраго… самое время.
Винченцо оглянулся на замок. Услышала? Этот хриплый рев невозможно не услышать. И в крохотных бойницах окон мелькнули тени. Люди? Или показалось?
- Идем, - он похлопал себя по рукам.
Жалкое зрелище.
Мятая одежда, которая, наверняка, пованивает не только дымом. Воду таскать некому, как и стиркой заниматься. Да и вовсе теперь это
