доставая сигарету:
— Знает, денег у нас маловато, вот и скрыл… Но мы ему купим подарок. С зарплаты.
Он взял у нее изо рта сигарету и бросил в урну.
— Вот еще новости! — вспыхнула она.
И вдруг ускорила шаг, скользнув в дверь лаборатории. Юрий остановился, заслышав в конце коридора голоса Грохота и Любы.
— Миленькая, — куражливо басил Семен. — А фонды, а лимиты на опыты? Ой, подержи меня! Можешь — сейчас, а можешь — потом, когда вам их не дадут. Наверняка!
— Зайдем поговорим.
— Ах, поговорим? С удовольствием. Насколько я понимаю, мы с тобой не договоримся. Взять тебя под ручку или как?
Оба скрылись в конторе.
С минуту Юрий стоял, раздумывая.
«Что предпринять? Опять идти к Чугунову, доказывать? Мне, что ли, одному это нужно?.. Да, у нас нет твердых обоснований, чтобы лезть на рожон. Так надо их получить. Обсудить, во всяком случае. Спокойно, трезво. Ведь так делается у людей. С этого и надо было начать. А не ловить в коридоре Чугунова».
Внезапно в нем поднялась тяжелая волна злости, незнакомое терпкое чувство, он сам его испугался.
«Надо взять себя в руки. Главное, не волноваться — выстоять! И все довести до конца. Надо будет — обращусь в партком, к директору, наконец. Раз пошло на принцип! — Мысли путались, бросало то в жар, то в холод. Достал платок, утерся — платок стал мокрым. — Неужто все-таки хворь? Ладно, — подумал он, — пресечем ее в зародыше. И начнем действовать. Вот так, Юрочка. Смех и горе…»
Ему и впрямь стало смешно оттого, что вынужден подбадривать сам себя, как будто в нем зажили два человека — слабый и сильный. С каких это пор? Не очень это приятно — двоиться. Спускаясь вниз, в медпункт, он даже представил в себе этих двух человечков — один смеется, другой плачет. Тьфу, бред! Наверное, в самом деле болей — что только не лезет в голову.
В уютной комнатушке, пахнущей лекарствами и клеенкой, стало и вовсе душно. Грузная старушка врачиха, в очках, с бородавкой у носа, коротала время над книжкой, — видно, пациентов было не густо. Не успел он сесть, захлопотала с таким рвением, будто у него по меньшей мере был инфаркт. Холодные пальцы застучали по ключицам — он все пытался застегнуть ворот. Спустя немного, взглянув поверх очков на вынутый градусник, врач воскликнула:
— Батюшки! Грипп стопроцентный! — И тут же застрочила латынью в листочках. — Немедленно домой, постельный режим! Давно этак разгуливаете?
— Послушайте, — с трудом прервал он ее, — дайте мне порошок, посильней. Пенициллин или что там… сульфазол.
Глаза, увеличенные очками. И волосики на бородавке, как пики.
— Так, — разжала она губы. — Еще что? Удивительно, все себя считают медиками. Может быть, сами себе рецепт выпишете?
— Да нет, — смутился он, — просто мне сейчас болеть нельзя. Такое дело…
— Никаких дел! Вы что, хотите мне завод перезаразить? Вот вам рецепт. Аптека напротив, и домой!
Наверное, он слишком торопливо схватил бумажки.
— Постойте-ка! — настиг его в дверях настырный голос. — Вы из какого цеха? — Врач держала очки в пальцах — для пущего устрашения.
— Я?
— Ну да, вы!
— Я… из кузнечного. А что?
— Ничего. Утром зайду проверю.
В аптеке он глотнул сразу несколько таблеток и у проходной ополоснулся под краном. Когда вернулся в лабораторию, Семен сидел в своей конторке. Деловито поскрипывал стул, шуршали бумаги. Надькин, колдовавший у тисков, осторожно спросил:
— Чего ж мне, Юрий Иваныч, переключаться на печь али как?
— С печью еще не ясно, а за корпус вентиля я отвечаю! Будем дотягивать. Хоть целую неделю. Мало будет — добавим.
Семен встал в дверях. Юрий не обернулся, но в спине мелко закололо, словно в него прицелились. Бросил через плечо:
— Дайте-ка ваш чертежик. И образцы. Посмотрим…
Шаги простучали к выходу бегло, тяжело, как в атаку.
— Вот порет горячку, — тревожно хмыкнул Надькин.
Юрий смотрел эскиз, вполуха слушая мастера. Из семи приборов испытание прошли пять. Новые прокладки, в форме чашек, казалось, давали герметичность. Но стоило еще повозиться. Замена сплава, изменение контура — все влияло на конструкцию. Он прикидывал возможности, пытался сосредоточиться и не мог.
Взгляд Надькина ощупывающе скользнул по нему:
— Вид у вас дрянной. Не захворали?
— Есть немного.
Звонок телефона был непривычно резок. Петр, шлифовавший на станочке пластины кремния, снял трубку. Можно было не поднимать глаз, чтобы понять, кто и зачем звонит: Чугунов — по жалобе Семена.
— Ты оглох, что ли? — прошипел Петр, ладонью прикрыв микрофон.
— Я болен. — Юрий все еще разглядывал чертежик, плывший перед глазами. — Так и скажи: болен, есть справка. И не обязан бегать по вызовам. — Он совсем взмок от этой длинной, спокойной фразы.
— Да, — сказал Петр, сняв ладонь. — Ага, сейчас. — И трахнул трубкой по рычагу. — Слушай, ради бога, у меня сегодня такой день… Мне же вся эта мура передается, я тоже нервный!
Юрий пододвинул Надькину эскиз, отчеркнул карандашом.
— Попробуйте увеличивать радиус. По-моему, тут что-то кроется.
— Вы уж пошли бы, объяснили, что больны, — кашлянул мастер.
— Изменяйте форму постепенно. Завтра испытаем.
Он встал, не спеша вышел в коридор. Увидел блестевшую издалека табличку на дверях Чугунова — и повернул к выходу. Легонько ломило в затылке. И как-то особенно остро пахло на цеховой лестнице — кислотой, машинным маслом, до тошноты.
Подумал: «Дома сосну часок, иначе праздновать не смогу, обидится Петька. Он «тоже нервный».
Первым, непредвиденным гостем был профессор…
Едва ввалился Петр, нагруженный покупками, за спиной его в дверях вырос Викентий Викентьевич в темном костюме. Он слегка удивился, завидев компанию, спросил, где Семен. Ему сказали: задержался у начальника. Не пригласить его было уже неудобно. Он тотчас стал звонить Семену. «Вот еще не хватало», — подумал Юрий.
Спустя немного Викентий Викентьевич уже расположился на кухне, взяв на себя роль шеф-повара. Набор консервов, купленный на предзарплатные остатки, не отличался разнообразием: килька с овощами, килька в томате и килька пряного посола. Однако Волобужский с помощью горошка и лука делал поистине чудеса. Вилька только ахала, обмякший Петр глядел не на закуску, а на нее и тоже восторгался. Юрий не помогал: его знобило. Едва уселись за накрытый стол, как явился запыхавшийся Семен с Анфисой.
Он остро взглянул на Шурочку, забившуюся в угол дивана, и как бы походя, небрежно представил Анфису:
— Вот, заглянул в кафе за емкостями, заодно прихватил человека. А то что же получается — мы у нее столуемся, а к себе не зовем.
— Справедливо, — заметил профессор.
— Вот именно. Прошу любить и жаловать.
На газете появились бутылки с замысловатыми наклейками, шоколадный набор, и стол, словно Золушка, в мгновение ока обрел новый наряд. Вилька захлопала в ладоши. Сразу стало шумно.
