тяжёлый вздох неудовольствия и обязательное добавление "Shamy, shamy!", что в переводе подразумевалось "Как не стыдно делать такие ошибки!".
Настенька обожала Валентину Ивановну и, благодаря ей, вновь оживала в институте, становясь постепенно почти прежней весёлой энергичной студенткой. Правда, общественной деятельностью теперь она не занималась. Группа студентов была новая. Два года студенчества без неё и Настенька для них была сначала чем-то вроде Варяга. А тут ещё и особая любовь Валентины Ивановны. Поэтому с самого начала Настенька окунулась с головой в повторение того, что изучалось в прошлом году, и в подготовку материалов для курсовой научной работы. Даже на различные мероприятия типа вечеров отдыха она ходила чаще в свою прежнюю группу теперь четвёртого курса с Наташей и Викой, отношения с которыми начали возобновляться к радости всех троих. Опять часто сидели вместе в библиотеке, но уже больше в иностранке, где любили садиться в лингафонном кабинете, брать каждая свои кассеты, надевать наушники и углубляться в звуки английской речи.
Думала в эти месяцы Настенька и о Володе Усатове, о том, как по деловому он подошёл к её просьбе о помощи. Они пришли тогда вместе в женскую консультацию, и пока Настенька буквально умирала от страха Володя, словно действительно был её мужем, весь разговор взял на себя, сказав, что, к сожалению, в настоящий момент они не имеют возможности официально оформить свои семейные отношения по причине учёбы в разных городах, а ожидаемого ребёнка тоже никак не могут себе позволить. Поинтересовался, повлияет ли операция на дальнейшие возможности рожать и выразил большое желание, чтобы возможности обязательно сохранились.
После этого он дважды приезжал опять в командировку и как всегда они встречались, ходили в театр оперетты, который Настенька очень любила, и в театр Советской Армии на пьесу с участием Касаткиной, любимой актрисой Володи. Настенька всерьёз задумалась о том, чтобы выйти за муж за своего старого и несомненно надёжного друга, тем более, что в связи с таким глубоким вхождением его в судьбу Настеньки Володя уже не смущаясь говорил ей о своей любви и почти не сомневался в предстоящем её согласии на женитьбу. Но препятствием на самом деле была учёба в разных городах.
– Остынь, остынь, – хохоча, говорила Настенька, когда Володя раз-горячённо пытался её обнять, уговаривая поскорее выходить за него, плюнув на все расстояния и преграды. – Прежде чем плевать, дай мне хоть третий курс закончить. Я сейчас тоже наукой занимаюсь, над курсовой работаю. И тема, между прочим, перспективная.
Так они и расставались, довольствуясь прощальными поцелуями в щёчку. И Настенька, сокрушаясь про себя, думала, что это скорее всего тоже пока не настоящая любовь. Полюби она кого сильно, так бросила бы всё без оглядки и полетела бы в ту же Ялту за любимым человеком. Да и он бы наверное сделал так, если б очень был влюблён. Но нравиться, конечно, Володя нравился. С этим она не спорила и, рассуждая философски, считала, что мужем он должен быть неплохим и даже выгодным в перспективе. А там, глядишь, и крепкая любовь придёт. Говорят же: стерпится – слюбится.
Январские экзамены зимней сессии сдала Настенька на отлично, короткие каникулы провела в Москве в походах по театрам и в библиотеке, занявшись вплотную написанием курсовой, составляя окончательный вариант из разрозненных кусков, написанных ранее. Встречаясь дома с родителями и бабушкой с дедушкой, сидя за большим обеденным столом, она активно ругала перестройку и вышедший в ноябре прошлого года закон об индивидуальной трудовой деятельности, в результате чего, как она считала, становится законной запрещённая прежде спекуляция, а, так называемые, индивидуалы воруют повсюду материалы и полуфабрикаты, делая, таким образом, свои изделия максимально прибыльными для себя и превращаясь в убыток государству.
Обрушивалась Настенька с резкой непримиримой критикой и на недавно вышедшее постановление о создании в стране совместных с капиталистическими странами предприятий. Она считала, что начинается прямое разграбление государства, так как капиталисты никогда не делают ничего себе в убыток и потому в совместном предприятии обязательно львиную долю прибыли заберут себе, превращая тем самым наших людей и наши природные ресурсы в новый для себя источник доходов.
Старшие с чем-то соглашались, с чем-то спорили, пытаясь удержать горячившегося ребёнка от не до конца продуманных оценок, но в то же время радовались, что период душевного упадка у Настеньки прошёл и на глазах её не появляются больше слёзы.
В это время Настенька и встретилась неожиданно в Елисеевском гастрономе на улице Горького с Юрой, который назвался при знакомстве Юрий Палычем, и которого она окрестила про себя будущим академиком. Она стояла в мгновенно образовавшейся длинной очереди за только что привезенными и выброшенными на прилавок сосисками, когда следом за нею, сказав автоматически "Вы крайняя? Я за вами.", стал высокий парень и Настенька по большим почти квадратным роговым очкам и устремлённому куда-то в глубь себя взгляду сразу вспомнила рождественскую ночь накануне восемьдесят шестого года, который старалась не возобновлять в памяти.
Хотя сам Юра не вызывал у неё никаких отрицательных эмоций и потому она спокойно и даже с долей иронии, памятуя как он сам себя представил, поздоровалась:
– Здравствуйте, Юрий Палыч, то есть Юра, если не ошибаюсь.
– Здравствуйте, – сказал, с трудом отрываясь от своих мыслей, Юра и, взглянув на девушку, изумился:
– О, Настя. А мы о вас только сегодня вспоминали с Валей.
– Надеюсь не злым тихим словом, – улыбнулась Настенька, цитируя строку из стихов Тараса Шевченко, к поэзии которого тоже относилась не равнодушно.
– Да нет, что вы. Правда, повод действительно не очень приятный. Раз вы меня узнали, то, значит, помните тот вечер, когда погиб Вадим? Я понимаю, что у вас много подобных встреч с иностранцами, но Аль-Саида вы можете вспомнить.
Опешив от неожиданности сказанного, Настенька остановила Юру:
– Подождите, не тараторьте. Какой вечер вы имеете в виду? Мне говорили о том, что Вадим ввязался в какую-то драку и случайно не то был убит, не то просто умер, но причём тут я? После того рождества я сильно заболела и больше Вадима не видела.
– Так он ведь в ту же ночь и умер, разве вы не знали? Ну да, вас там уже в тот момент не было и вы ничего не видели. К Вадиму ворвалась пьяная братва, кто-то его повидимому толкнул, он упал и ударился головой о магнитофон. Так странно, что от такой случайности умер. Но я не это хотел сказать. Дело в том, что наш Аль-Саид, которому вы тогда переводили, оказывается, был заражён СПИДом и сейчас
