знал. Сам по горам водил, показывал тропы.
Вздох.
– Я не знаю, он мой отец или нет. Я… побоялся спрашивать. Получилось бы, что я напрашиваюсь. А я… мне и того довольно, что он мне дал. Он мне ружье купил. На день рождения. И дом показал… в горах. Там есть пара старых домов. Оллгрим помог починить. Вот и живу… я бы Уну в дом привел, но не пойдет. Ей кто-то получше нужен.
– И розы? – поинтересовалась Милдред.
– Чего? А… не знаю. Она вроде как-то по цветам не так чтобы… но можно и розы.
Глава 24
Клайв держится отстраненно. И взглядов избегает, отворачивается, всем видом показывая, что и сам смотреть не станет, и другим на него пялиться нечего. Но Лука смотрит. Прямо. Нагло.
Людей такие взгляды злят. И этот не исключение. Он сжимает четки, и бусины скользят по темной нити все быстрее и быстрее. А когда пальцы натыкаются на крестик, то замирают. И четки уходят в карман старого пальто. Некогда дорогое, оно давно утратило вид. Лоснились отвороты и рукава, на левом виднелась кривоватая заплатка. Правый карман был надорван, верно, оттого, что Клайв имел привычку совать в него руку и тут же вытаскивать. И снова совать. Трогать надорванный угол. Тянуть, словно проверяя старую ткань на прочность.
– Вам не жарко? – осведомилась Милдред.
Она устала. И усталость читалась уже в улыбке, в этом вот прикосновении к виску. Но не отступит. И слушать не станет. А потому Лука молчит.
И тоже смотрит. Он сомневается, что увидит что-то новое, но мало ли… случайности правят миром.
– Вам дорого это пальто?
– Другого нет.
Штаны тоже старые, вытянутые и с пузырями на коленях. А вот рубашка яркая, из рукавов пальто выглядывают красные манжеты. И поневоле лезет в голову, что на красном кровь не так и заметна.
– Почему? – Она слегка наклонила голову.
А вот парень по-прежнему избегал смотреть на Милдред. Интересно. Красивая женщина ведь. Стесняется? Или опасается?
– Эшби плохо вам платит?
– Нет.
– У вас нет денег купить новое?
– Есть.
– Тогда в чем причина?
– Оно мне нравится. – Это было сказано с раздражением. – Я к нему привык.
– Его подарил вам Станислав Эшби?
– Да.
В руке парня вновь появился потертый резиновый мячик, который он сдавил. А ведь, несмотря на худобу, силен. Пальцы и вовсе железные. Луке доводилось встречать вот таких, с первого взгляда болезных людей, которые на деле показывали немалую силу.
– Расскажете о нем?
– Что?
Говорить он не желает, поэтому и ответы краткие. И морщится, будто зубы болят. И хотел бы уйти, но понимает, что не отпустят.
Он?
Или толстяк Деккер, что отправился на кухню, потому что разволновался, а он от волнения всегда хотел есть. Впрочем, если верить шерифу, Деккер хотел есть не от волнения, но сам по себе.
Толстяк – хорошая маска. Толстяков полагают милыми и безобидными. А ведь Деккер тоже не слаб. Далеко не слаб. И сам признался, что горы знает отлично… пейзажи там, мать его за ногу. И красоты.
Про егеря и говорить нечего.
И еще этот, со снулым вытянутым лицом. Щеки запавшие. Глаза бесцветные. Светлые волосы аккуратно пострижены, но кажутся седыми.
– Что хотите. Каким он был?
– Хорошим. Хозяином. Мы тут жили.
– Я слышала, что он научил вас читать. Так?
– Да.
Он ускользает. Боится разговора? Или из той породы людей, которые просто не любят говорить с другими? И Милдред тяжело. Она подается вперед, цепляется за взгляд и мягко спрашивает:
– Я слышала, что ваша матушка не позволяла вам ходить в школу. Почему?
– Работы много.
– Так ли много? Или же дело в другом?
Его нижняя челюсть выдвинулась вперед.
– Она верила… слишком уж истово?
– Она любила Господа.
– А вас?
– И меня. Меня сотворил Господь. Ей в наказание. – Он явно не хотел говорить последнюю фразу, но произнес-таки и глянул на Милдред с откровенной ненавистью. – Безбожница!
– Я?
Ответа не последовало.
– Почему? Вас оскорбляет мой внешний вид? Или мои слова? Я просто пытаюсь понять.
– Женщина…
– Как и ваша мать.
– Беги от греха, как от лица змея; ибо, если подойдешь к нему, он ужалит тебя. Зубы его – зубы львиные, которые умерщвляют души людей.
Клайв почти успокоился. И четки в пальцах застыли.
– То есть вы полагаете, что я грешна?
Кивок.
– И ваша мать была грешна?
– Умерший освободится от греха.
– И… многим пришлось для этого умереть? – Милдред поднесла к носу платок.
– Нет мира нечестивым.
Парень и вправду ударенный на всю голову? Или хочет таким казаться?
– Ваша матушка, как она умерла?
– Ночью.
– Во сне?
Кивок.
– Вы знакомы с Уной? Вы ведь должны быть знакомы с ней, верно?
Еще один кивок.
– Что думаете о ней?
Четки дернулись, едва не вырвавшись из рук, крестик почти коснулся земли, но Клайв в последний момент подхватил нить. Ответил он не сразу. Сидел. Крутил. Смотрел под ноги. Но все-таки заговорил:
– И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы. Добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею.
– Ясно. Спасибо. – Милдред прижала платок крепче. – А Зои? Хозяйка дома. Вы ведь и с ней были знакомы? Что вы о ней скажете?
– Не смотри на красоту человека и не сиди среди женщин: ибо как из одежд выходит моль, так от женщины – лукавство женское.
– То есть вы полагаете, что она лукавила?
– Лгала.
– Кому?
– Мужу. Слаб духом. Слаб телом. Слаб верой.
Конечно, Лука мог ошибаться, но сдается, что Эшби у этого парня одобрения не заслужил.
– А его отец был силен?
– Крепок тот, чья вера подобна столпу, небеса подпирающему. И слаб тот, кто слеп. И слеп тот, кто не видит деяний Господа. – Он чуть наклонил голову и осенил себя крестным знамением.
– А драконы?
– Твари.
– Ясно. Спасибо. Вы позволите взять кровь? Сравнить.
– Нет.
– Боюсь, – Милдред шмыгнула носом, – у нас есть ордер. Поэтому ваше согласие не так уж и необходимо. Но настоятельно советую не покидать дом.
– И повержены будут грешники, и возопят о милости, но не получат ее, ибо наступит час гнева.
А дверью все-таки хлопнул.
– Как ты? – Лука отобрал платок. – И нужно оно было?
– Нужно. – Она прижалась к нему, обняла, будто цепляясь, будто опасаясь, что если отпустит, то потеряется. – Я… я не уверена, что действительно вспомнила все. Это как-то… странно, по меньшей мере. Смотри, очевидно, что Чучельником был Станислав Эшби. Аккуратный. Сдержанный. Педантичный. Взять хотя бы
