Затем, выхватив из стоящего рядом блестящего никелированного стерилизационного кейса кривую иглу, она уложила парня на походную кровать и быстрыми стежками, прямо по живому и без всякого обезболивания начала зашивать его рану.
— Помню. А еще помню, что в нашем отделении на данный момент пять тяжелораненых и почти тридцать легких ранений. И все эти люди нуждаются в помощи, пока вы тут изволите миловаться со своим знакомым.
— И ничего я не милуюсь, — недовольно поджала губки девушка. — Я рану зашиваю. Вот! Сейчас зашью, перебинтую и займусь остальными. А вы, Анатолий Семенович, тиран и сатрап!
— Рану, говоришь, зашиваешь? — внезапно забеспокоился доктор и даже выглянул из-за своей ширмы. — А ну-ка проверь, пациент-то жив еще? В сознании?
— Ну что вы на меня наговариваете, Анатоль Семенович! — обиделась Станислава. Все хорошо. Это просто Леша такой терпеливый! Можно подумать, я так больно делаю! — Тем не менее она обеспокоенно заглянула Артуру в лицо, нагнувшись над ним и прикоснувшись теплой, мягкой грудью к его плечу.
Бард ответил девушке успокаивающей улыбкой, отчего та немедленно расцвела.
— Вот говорю же я вам, все в порядке! — От избытка чувств она даже показала язык в сторону ширмы, за которой скрылся начальник. — Леша, скажи!
Но Артуру было не до того. Сила. Сила и Чистота. Все возможности барда вернулись к нему в тот самый момент, когда его глаза встретились со взглядом молоденькой медсестры. Это было как взрыв. Как будто ослепший вернул себе зрение, оглохший — слух, а у безнадежного калеки в один миг отросли утерянные конечности.
И хотя разумом он понимал, что не все так гладко и с вернувшимся ощущением Чистоты он, весьма вероятно, вновь получил уязвимость к Грязи, что было смертельно опасно для находящегося на войне солдата, не радоваться он не мог. А еще — доступная ему Сила увеличилась! Здесь бард не мог ошибаться. По уровню Силы ему, конечно, все еще было очень далеко даже до самого слабого фейри, но вот среди людей… Сейчас имеющаяся в его распоряжении Сила могла позволить ему отнюдь не только слабенькие фокусы с собственным голосом, но и что-нибудь более серьезное.
Но самое главное, вызвавшее у Артура особенную радость, заключалось не в этом. Несмотря на возвращение его сил барда, жажда жизни, полученная им при попадании в это тело, не уменьшилась. Наоборот, каждый вдох, каждое прикосновение словно расцвели для него новыми красками. И пусть шла война, пусть болели полученные им раны, но он был живой! Он мог вдыхать пахнущий лекарствами воздух госпиталя, он мог ощущать прикосновения влюбленной в него девушки, он мог ЖИТЬ!!! Жить, несмотря ни на что, и радоваться своей жизни.
Это было шоком. И именно в этот момент где-то невдалеке раздались беспорядочные выстрелы, затрещал и умолк, словно подавившись, пулемет, послышались крики и странный тяжелый гул.
И смысл этих криков был страшен. Немцы. Немцы прорвались!
Удивительно, на что способен человеческий организм при приближении реальной опасности. Еще совсем недавно едва шевелящийся из-за сильнейшего головокружения и боли в спине, распоротой скользнувшим по касательной осколком, сейчас Артур и думать забыл о своих травмах. Пока спешно организованная силами охраны оборона сдерживала противника, шла торопливая эвакуация госпиталя. И надо было успеть. Обязательно надо!
Сила годится для управления людьми? Самое главное, что она позволяет усилить мускулы для переноски раненых в подогнанные грузовики. Чистота помогает повысить моральный дух людей? Дух бойцов, знающих, что находится за их спинами, в подъеме не нуждался.
Но зато ударные дозы Чистоты позволяли ослабить боль от ран, испытываемую переносимыми Артуром пациентами госпиталя. А главное, позволяли самому барду действовать, игнорируя протесты израненного тела.
Человек с такой контузией и ранами и шевелиться-то не должен? Ему положено самому лежать вместе с пострадавшими, а не рваться на передовую, прикрывать вместе с охранным подразделением отход госпитальных машин?
— Значит, я не человек. Ты же видишь, со мной все в порядке. А кровь это ерунда — чуть-чуть разошелся шов. До свадьбы заживет… До какой свадьбы? Конечно, до нашей! Давай скорее, вон уже машина отходит и доктор тебе машет…
И все-таки они чуть-чуть не успели. Последний грузовик, в кузове которого находилась Станислава, с тревогой смотрящая на остающегося Артура, только начал отъезжать от лагеря, когда, сминая невысокие деревца, на госпитальную поляну выкатился легкий танк с немецкими крестами на башне.
Презрительно игнорируя стоящих рядом кое-как вооруженных солдат, он повел башней, выцеливая удирающий грузовик… Время словно остановилось для барда. Еще немного, и будет поздно. Ствол пушки плюнет смертоносным огнем в беззащитную машину, и для находящихся в ней людей, в том числе одной хорошей, веселой девчушки, все будет кончено. А он… а что он мог сделать? Винтовка с пятью патронами — совершенно неподходящее оружие против бронетехники. А у него нет даже гранат…
Или все же может? Глубоко в душе мягко шевельнулась еще одна Сила. Сила, полученная совсем недавно и большую часть времени напрочь Артуром игнорируемая. Игнорируемая настолько тщательно, что он о ней даже не помнил. Слишком бесполезна, и даже не столько бесполезна, сколько прямо вредна она была для обретшего ее барда. Однако именно сейчас она могла быть полезна. Очень даже полезна. Вот только… Умирать не хотелось.
Просто распрозверски не хотелось. Тем более от Грязи. Особенно от Грязи из-за убийства фашистов, которые собирались расстрелять беззащитный грузовик с ранеными и медперсоналом. Но другого выхода Артур опять не видел. Хотя… В этих странных испытаниях он ставит свою жизнь на кон уже не первый раз. Может быть, ему опять удастся каким-то чудом выкрутиться? А если и нет… «В конце концов, мне не впервой», — мрачно улыбнулся Артур, выкрикивая заветное слово:
— УМРИ!
Короткий оклик-приказ. Остатки Силы, обернутые ненавистью и заключающие в себе Безумие, — именно так решил назвать Артур ту странную энергию, что изредка ощущал в себе после воскрешения. Ощущал — и старался игнорировать.
Безумие — потому что предвидеть результат ее воздействия он не мог. Безумие — потому что в более-менее нормальном эмоциональном состоянии он ее просто не ощущал, быстро забывая даже о самом факте ее существования.
Безумие — потому что каждый раз, когда он вспоминал о ней и пробовал экспериментировать, результаты были различны. Впрочем, ничем хорошим для тех предметов, над которыми он ставил свои эксперименты, они не кончалось. И этого сейчас было достаточно.
«Умри!» — не самый разумный приказ по отношению к изначально неживому танку. Впрочем, Безумию подобная неточность не помешала. Стальные контуры угловатой немецкой машины словно пошли волной, сглаживаясь и оплывая. Бодро поднятая пушка бессильно обвисла и, изогнувшись дугой, уперлась дульным срезом в землю. Да и весь танк как-то сдулся, будто сделанный не из качественной немецкой стали, а из плохонькой резины, в которой какой-то шутник проколол небольшую дырочку, выпуская накачанный воздух.
