Глава 28
Я бы хотел сказать, что жить мы начали долго и счастливо, только это было бы неправдой. Нет, в целом у остальных все было неплохо. Еды у нас теперь хоть жопой жуй, как выразилась Гром-баба. С оружием тоже проблем нет, разве что патронов маловато. Но это для полноценной войны. Для коротких стычек — его более чем достаточно. Все потенциально опасные враги ушли в лучший из миров.
Казалось бы, живи и радуйся, однако, как говорил Чапаев в знаменитом анекдоте: «Есть один нюанс». И заключался он в заполненности артефакта, которая не очень хорошо отражалась на моей голове. Хреново отражалась, если говорить совсем уж откровенно.
К примеру, мне приходилось каждый день участвовать в долгих и утомительных концертах самого идиотского из всех возможных театров. Главным солистом которого была Бумажница. Она любила болтать, кричать, насмехаться, спорить. А еще открыла в себе творческое начало, декламируя стихи собственного сочинения.
— Шипик, Шипик, хер моржовый, Шипик, Шипик, мелкий хуй…
И самое противное, что сделать я с ней ровным счетом ничего не мог. Невозможно убить того, кто и так мертв. Мне удавалось лишь на время приглушить мерзким алкоголем раздражающий голос валькирии, в результате чего почти все свободное время находился подшофе. И с каждым днем водки в моей и без того нетрезвой жизни становилось все больше. Ситуация, мягко говоря, патовая.
Чтобы избавиться от Бумажницы (не навсегда, само собой, а хотя бы временно), мне надо было найти того, кем можно заполнить артефакт. Иными словами, выбраться из квартала. А для этого необходимо твердо стоять на ногах. Хотя был еще один вариант, о котором Бумажница поведала с присущей ей циничностью.
— Слепой уже старик, — рассуждала вслух бывшая валькирий. — В условиях Города ему тяжело. Тот же пулемет за него пришлось тащить. Поэтому смерть для него станет скорее избавлением.
— Заткнись, сука! — лаконично отвечал я ей.
Как бы мне хотелось сейчас сомкнуть пальцы на хрупкой шее валькирии до характерного звука. Даже начало казаться, что смерть, которую я принес Бумажнице, не такая и ужасная. И эта стерва могла бы и еще помучаться.
— Или Псих, — продолжала валькирия. — Здесь такие не выживают. Он же оранжерейный цветок, который в диких условиях погибнет. Ты сам это понимаешь.
— Я плохо знаком с Шипастым, конечно, — подал голос Хриплый. — Но он не производит впечатление циничного ублюдка.
— Зато я с ним знакома неплохо, — рассмеялась Бумажница. — Поверь мне, ты глубоко ошибаешься. Циничный ублюдок — это практически комплимент.
Короткий диалог, который в скором времени вновь перешел в ссору. В общем, ничего нового. Я напоминал себе аполитичного Васю, которого посадили на стул в комнате, включили главный канал страны, а после отобрали пульт. Что называется, наслаждайся.
И к этому можно было бы отнестись с иронией, однако от непрекращающегося гама у меня раскалывалась голова. Нет-нет, а проносились суицидальные мысли, которые вспыхивали и тут же тухли. Вроде ничего серьезного, однако уже небольшой повод забеспокоиться.
Но между тем слова Бумажницы сделали свое грязное дело. Они породило зерно сомнений. Это я понял лишь спустя несколько дней, когда поймал себя на том, что рассматриваю, как тяжело поднимается Слепой из-за стола. Ну да, старость не радость, мышцы с возрастом не становятся эластичнее, а спина прямее. Тьфу ты, гребаная Бумажница, которую впору называть Чернильницей. Потому что несла она лишь темное и злобное.
— Я долго выбирал, Шипаштый, — поделился тем временем со мной старик, отвлекая от мрачных мыслей. — Долго думал, ешли чештно, примеривалшя. Как ты понимаешь, ш каждым новым уровнем шпошобношти штановятшя вше более шерьезными.
— Слепой, а если ужать твое выступление до «смотрите, что у меня за новая херня»? — спросил я его, наполняя стакан водки почти до краев у всех на виду, уже даже не скрывая своих пристрастий.
— Шипастый, ты бы притормозил, — серьезно заявила мне Гром-баба. — Времени еще двенадцати нет, а ты уже лыка не вяжешь.
— Все я вяжу. Можем забиться, кто сейчас со ста метров в мишень попадет. Если промажу, ты будешь командиром.
— Да я не про это, — смутилась танк. — Но ты… ты совсем уже стал человеческий облик терять.
Не знаю, что именно тогда произошло. Наверное, это можно было сравнить с короткой вспышкой и сильным ударом электричества. Меня будто отнесло в сторону, в какой-то темный пыльный угол, откуда и пришлось наблюдать за всем происходящим, точно зрителю.
— Человеческий? А кто из нас тут человек? Может ты, баба со стальной шкурой и не менее стальными яйцами?
— Шип, ты бы притормозил коней, — посуровела Алиса, которая обычно игнорировала мои перебранки с Гром-бабой.
— А то что? Что вы мне сделаете? — я отхлебнул водки уже из горла. — Вы все живы потому, что вам повезло оказаться в одном квартале со мной.
Странное ощущение. Вроде говорил я и в то же время кто-то чужой. Будто меня заставили заниматься сразу несколькими делами одновременно. Одна часть сознания словно зависла, а другая уже понеслась на порах гнева куда-то раньше. И самое противное, я не мог с точностью определить, где именно нахожусь.
Туман наползал на меня, застилал глаза, окутывал со всех сторон. Казалось, что кто-то куда-то меня вел, словно маленького мальчика, под ручку. Тело теперь стало совсем чужим, незнакомым, непослушным. Пустота все плотнее окутывала меня. Ее звенящее нечто давило сильнее гидравлического пресса. И я растворился в нем.
Возвращение получилось тягостным и мучительным. Меня словно выбросило на берег после кораблекрушения, изредка еще омывая соленой холодной водой. И сквозь режущий свет удалось уловить гул голосов, о чем-то со страстью спорящих.
Не с первого раза мне удалось сфокусироваться для того, чтобы разобрать слова. И нет, это были не мои ребята: Гром, Псих или Алиса. А те самые обитатели артефакта. Зараза, я их всех даже по именами не знаю. С другой стороны, мне сразу удалось определить главного оратора. Ну, в ней я вообще не сомневался.
— Не сегодня, так завтра он окончательно поедет крышей, — уговаривала кого-то Бумажница. — И тогда мы сможем взять под контроль это тело. Понимаю, не самый роскошный вариант, но это намного лучше, чем сидеть взаперти.
— И как мы будем управлять им? — спросил Хриплый. — Нас вон сколько.
Ну вот, а я только решил, что мы с тобой в одной упряжке, хрен ты паршивый.
— Это дело десятое, — ответила Бумажница. — Проголосуем или будем рулить по-очереди. Главное сейчас — размотать Шипастого.
— Говна тебе на лопате, а не размотать Шипастого, — надоело мне терпеть эту вшивую революционерку. Вот знал бы, хрен ее поглотил. Только смуту навела.
Мое пробуждение, видимо, здорово смутило заговорщиков, потому что голоса вдруг замолчали. Ну, и на том спасибо. У меня был единственный способ не слышать этих уродов — пить. Однако, получается, теперь и этого делать нельзя. Иначе я поеду кукухой, если уже не поехал, и следующее мое пробуждение будет в темном зиндане собственного сознания. Приехали, блядь!
