крепко связал мешок с трупом.
— Чего вылупился? Тащи, — приказал усач.
— Как же я его один потащу? — возразил напарник. — Одному вовсе несподручно!
— Курить-то ты один мастак, пока я тут пыжусь, — заворчал усатый и со всей силы сдёрнул мешок с кровати так, что Савин больно ударился головой о пол.
Стиснув зубы, Николай подавил стон боли. А санитары всё переругивались, ворчали друг на друга. В конце концов, они понесли мешок вдвоём. В тюремном дворе их ожидала специальная телега, которую в лазарете окрестили «труповозкой».
Взвалив мешок с трупом на телегу, усач с ловкостью вскочил на неё и хлестнул лошадь, направляя её в сторону выезда из тюрьмы.
В будке дежурил охранник. Сквозь сетчатые дырки в мешке Савин видел всё, что происходило на улице. Свежий воздух и вера в близкое освобождение придавали ему сил.
Так совпало, что у тюремных ворот торчал измождённый и оборванный Джон Форрест. В тюремных стенах он утратил былой лоск и выглядел, как бродяга. Двое конвоиров сопровождали его вместе с начальником тюрьмы, изъявившим желание лично присутствовать при освобождении британского подданного.
— Вам это с рук не сойдёт! Так с заключенными не обращаются, — кричал Джон Форрест, нервно размахивая руками.
Ему вторил полный, добротно одетый господин — видимо, адвокат. Но начальник тюрьмы держался вполне уверенно и бодро. Он любезно улыбался.
— Мистер Форрест, я уже тысячу раз вам повторил, что я приношу извинения. Если вам угодно, можете подавать жалобу, — говорил он, сверкая вставными золотыми зубами.
— Именно этим я теперь и займусь, — заявил Форрест, подняв указательный палец вверх. — Это возмутительно, люди не могут содержаться в таких нечеловеческих условиях!
Глаза Джона неистово горели от увиденной им несправедливости к людям, пусть и преступникам. Впрочем, начальник тюрьмы, казалось, ничего не слышал. Он равнодушно протянул Форресту бумагу с гербовой печатью тюрьмы:
— Вы свободны! Всего вам доброго.
Форрест взял протянутую бумагу и потряс ею перед носом начальника, выражая своё недовольство.
К этому времени повозка с мертвецом в мешке подъехала к воротам, и конвоир жестом остановил её, приказывая возчику предъявить разрешительный документ.
Санитар быстро спрыгнул с повозки и показал бумагу:
— Сверять будете?
Слушая диалог санитара с конвоиром, Савин напрягся в ожидании. Что если охранник возжелает проверить мёртвое тело? Он застыл от ужаса при мысли, что его могут пронзить штыком.
— Ты что ж, думаешь, у меня девять жизней, как у кошки? — загоготал в ответ конвоир, и брезгливо оглянулся на Джона Форреста, который всё ещё топтался у ворот, перечитывая бумагу об освобождении.
Англичанину казалось возмутительным, что голодного, измождённого человека вот так выпихнули на улицу, не предоставив никакой компенсации за ущерб, причинённый его здоровью и репутации.
— Разрешите идти? — спросил санитар у конвоира, который, казалось, забыл о нём.
Форрест, наконец, сложил бумагу в нагрудный карман и недовольно объявил:
— Я тоже, пожалуй, пойду!
Джон направился к выходу, демонстративно не попрощавшись с начальником тюрьмы.
— Идите, идите. Вы свободны, — крикнул ему вслед начальник, не желавший, чтобы Форрест строчил жалобные пасквили в его адрес. По мнению начальника тюрьмы, все эти англичане мошенники. Чего шастать здесь, в России? Зачем скупать непроверенный товар? Махинаторы, одним словом, и всем им место за решёткой.
Ворота тюрьмы широко отворились, и Форрест вышел, таща за собой адвоката. Повозка с мертвецом выехала следом, и ворота тюрьмы тут же закрылись на множество засовов.
6.
Через час телега с трупом медленно подъезжала к кладбищу за городом. Здесь хоронили умерших арестантов и бродяг. Старые могилы давно поросли травой, и могильщики не торопились копать новые, предпочитая выполнять заказы по мере необходимости.
Территория кладбища тянулась вдоль мусорной свалки, куда налетали тысячи ворон. Иногда мусорщики поджигали её, и тогда кладбище заволакивало облаком густого едкого дыма, от которого у всякого начинался приступ кашля. Ветер разносил по могилам остатки несгоревших кусков материи и бумаг, и от того кладбище было усыпано разноцветным мусором, напоминая издали заброшенный огород. Местные вороны с радостью подбирали цветные обрывки, украшая ими свои гнёзда.
У въезда на кладбище располагалась сторожевая будка, где могильщики обычно распивали вино в часы, когда не было работы. Повозка подъехала аккурат в семь часов вечера, и солнце ещё не село за горизонт. По обычаю могильщиков хоронить трупы после заката солнца запрещалось, и они недовольно поморщились: сегодня придётся снова работать.
Санитар и могильщики стянули мешок с трупом с повозки и оставили его лежать рядом с будкой. Сквозь плотную мешковину Савин наблюдал, как санитар достал из кармана несколько купюр и передал их могильщику в качестве оплаты за работу. Дюжий парень средних лет что-то говорил санитару с укоризной, но тот достал бумагу с печатью и тыкал пальцем в неё.
— Да пойми ты, мил человек, мертвец этот — заразный и оставлять его в тюрьме до утра никак было нельзя.
Договорившись о доплате, санитар передал могильщику ещё купюру и, быстро запрыгнув на повозку, плёткой несколько раз стегнул лошадь.
Могильщики подошли к мешку и стали разглядывать его со всех сторон.
— Сейчас закопаем? — спросил здоровый могильщик у старшого.
— Да ладно тебе. Работа не волк, в лес не убежит, — ответил старшой и пнул труп, желая отодвинуть его подальше от будки.
Удар пришёлся по рёбрам. Савину показалось, что теперь одно его ребро точно сломано. Он протяжно застонал. Однако могильщики ничего не услышали из-за крика ворон, стаей взлетевших над их головами.
— Давай поедим, потом делом займёмся, — поморщился старшой, поглядев на горизонт.
Работать на голодный желудок не хотелось, и верзила обрадованно закивал — мысль о еде вызвала у него страстный аппетит. Могильщики зашли в будку, налили по кружке вина и достали нехитрый ужин, состоящий из хлеба, домашнего сыра, огурцов и копчёного окорока.
Савин решил не терять времени и приступил к делу. Все попытки разорвать мешок окончились провалом. Грубая ткань оказалась слишком крепкой, чтобы разодрать её голыми руками. Сейчас он пожалел о том, что не прихватил в лазарете какой-нибудь острый предмет, но всё произошло слишком быстро.
Затёкшее тело корнета ныло от боли. Ребро давало о себе знать, даже небольшие движения вызывали адскую боль. Дышать становилось всё труднее. В отчаянии Савин принялся грызть мешковину, словно зверь, у которого не оставалось выбора. Мало-помалу, выплёвывая оторванные нитки мешковины, ему удалось прогрызть дыру величиной с кулак. Наконец, он смог просунуть наружу руку и стянуть веревку, которой была завязана горловина мешка. Выбравшись на свободу и вдохнув смешанный с едким дымом могильный воздух, Савин, хромая на правую ногу, заковылял прочь в сторону лесной опушки.
Дорога к лесу шла через небольшой овраг
