— Ты чувствуешь, как он шевелится? — спросила она. — Чувствуешь?
Он почувствовал. Больше у него не было такой возможности.
А теперь их ребенка нет.
Потом, как ни странно, он увидел себя сидящим на великолепной гнедой лошади, а перед его глазами расстилалось море. Но это не было море, которое он знал по Йоркширу. И это не был Скарборо, Рамсгит или Бристоль. Вокруг были пологие дюны, он смотрел на серое море и ждал. Он не знал, чего ждет и почему. Он только помнил владевшее им тревожное чувство. Нетерпение. А если копнуть глубже — отчаяние.
В его памяти возникали обрывочные картины: семья, друзья, места, неизвестно где находившиеся, голоса, говорящие по-английски, по-французски и по-испански.
Мими. Смеющаяся, счастливая Мими.
И снова Ливви. Он вдруг увидел ее, заплаканную, застывшую на подъездной аллее аббатства. Он вспомнил, с каким удовлетворением он захлопнул дверь перед ее лицом, а потом поспешил к окну, из которого мог видеть, как Роджер, егерь, вывел ее за ворота. Он вспомнил кислый вкус предательства, которое питало его, и удовольствие, которое он получил от ее жалкого вида.
Кто возник за его спиной? Он не видел, но слышал его.
— В следующий раз она, может быть, подумает, прежде чем предавать своего мужа.
— В следующий раз она предаст своего покровителя, — услышал он свои слова, и ему стало стыдно.
Тот, кто стоял сзади, засмеялся. Так смеялся Джервейс.
Память замолчала, оставив Джека с горьким чувством ненависти к себе. Он в самом деле был таким жестоким? Неужели он так и не выслушал ее объяснений?
Неужели Джервейс сумел убедить его? Джервейс подходил ближе, выглядел таким расстроенным, таким смущенным и неуверенно рассказывал — для его, же блага — еще одну сплетню о том, что делала Оливия, когда Джек отлучался куда-нибудь.
Неужели Джервейс такой монстр, каким изобразила его Оливия?
Потирая разболевшуюся голову, Джек встал и подошел к окну, выходящему в сад. Было уже поздно, луна серебрила почти неподвижную листву. Она все еще была там, застывшая как статуя. Она сидела так давно. Джек видел, как приходили и уходили люди; большей частью они просто оставались стоять в дверях библиотеки, иногда что-то говорили ей. Один раз вышла леди Би и села рядом, не касаясь ее. Ему показалось, что Оливия отрицательно качнула головой. Больше она не двигалась.
Отчего ему так больно? Отчего ему страшно за нее? Пусть она провела утро в его объятиях, говорила, что любит смотреть, как первые лучи солнца пробуждают его. Пусть он еще ощущал ее запах и слышал ее смех, когда тыкался носом в ее шею. Пусть он не мог себе представить, как женщина, которая всецело доверялась ему, может одновременно предавать.
Он не мог вообразить такое и раньше.
Потом он вспомнил отца. Как отец с покрасневшим лицом стучал по столу, бросая обвинения в адрес Оливии, словно ошметки грязи. Но относились ли эти всплывшие из глубин памяти воспоминания ко времени его решения жениться или ко времени его решения развестись?
Он узнает. Ему нужно попасть на Гросвенор-сквер и надеяться, что его семейство будет на месте. Сначала, конечно, надо убедиться, что Ливви в безопасности. Захватив куртку, он пошел к двери.
— Ну нет, — сказал сержант Харпер из коридора. — Сегодня вам ни к чему бродить по улицам. Право, стоит вам высунуть голову со двора, как мы окажемся там, с чего начинали.
Джек замер. Ему и в голову не могло прийти, что этот кривоногий солдат не просто так торчит в коридоре.
— Почему вы думаете, что я хочу сбежать?
Харпер дерзко осклабился и оторвался от бледно-желтой стены.
— Думаете, мне не приходилось видеть, как выглядят решившие улизнуть новобранцы? Небольшая стычка — и они уже хотят домой, к маме. Боюсь, именно это вы и собираетесь сделать, прошу извинить за такие слова.
Джек оторопел.
— А кто вы такой, чтобы остановить меня? Харпер продолжал скалить зубы.
— Я тот, кто сейчас намного сильней, да и ноги у меня покрепче… ну, в любом случае одна нога.
Он, кажется, посчитал это истерикой. Джек чувствовал себя запертым в клетку.
— Ну, если вы все предусмотрели, почему бы вам не спуститься вниз и не посмотреть, в безопасности ли Ливви? Она сидит там слишком долго. Ее могли увидеть.
Харпер склонил голову набок.
— Вас это тревожит?
Он вспыхнул от стыда и отвернулся.
— Вы не знаете людей, которые выслеживают меня. Они ни перед чем не остановятся.
— Вы что-то вспомнили?
Он только покачал головой.
— Скорее ощущение. Будьте рядом с ней, если я не могу.
— Не беспокойтесь. Этот славный майор Брэкстон прислал нескольких человек, чтобы пополнить штат. Мы наблюдаем.
Джек вскинул голову.
— Брэкстон? Он был здесь?
— Всего лишь передал записочку с одним из людей.
— Хорошо. — Джек покрутил пуговицу. — Ну, если есть помощники, я вам не нужен.
— Так вы считаете, что спросите у ваших родственников и они скажут вам правду?
Джеку никогда не приходилось видеть таких всезнающих голубых глаз, как смотревшие на него сейчас из-под рыжей щетки волос.
— Откуда вы знаете? Харпер пожал плечами.
— Вы припомнили такое, с чем не можете смириться, и думаете, что ваша семья будет счастлива помочь вам. Вы считаете, дружище, они это сделают? Я-то думаю, у них не хватит милосердия пописать на мою бедную девочку, если она будет гореть.
Джек нахмурился.
— Вы имеете в виду Оливию?
— Я имею в виду ту бедняжку, которая подумала, что вам можно верить. Я многое повидал на своем веку, но никогда не видел таких блестящих счастливых глаз, какие были у нее, когда она думала, что вы любите ее, и таких безрадостных, когда она узнала правду. Да, вы не видели, как она пустыми глазами смотрела в никуда, как если бы у нее больше не было слез.
Джек неприязненно смотрел на маленького человека.
— Она говорила, что знакома с вами не больше двух месяцев. Что вы можете знать о нас?
Харпер покивал, как если бы раздумывал над вопросом.
— Вы когда-нибудь спрашивали, как получилось, что мисс Оливия нашла вас, ваша светлость?
Джек почувствовал, как по нему проползла волна ужаса.
— Что вы хотите сказать? Меня нашел Чемберс.
— И привел вашу жену спасать вас. Разве ее светлость не работала в Брюсселе за жалкие гроши компаньонкой у одной отвратительной старой калоши, которая была недостойна чистить ее башмаки? Когда началась битва, ваша леди могла бы не рисковать, вернуться в Англию, как другие англичанки. Но нет. Она пошла в палатки к медикам с моей мисс Грейс и не жалела себя, ухаживая за ранеными. А если вы думаете, что знаете, каково это было, мне придется назвать вас лжецом, милорд, и я готов отвечать за последствия.
