тебе о снах, черт возьми! — Моего возмущения недостаточно, чтобы заставить ее перестать смеяться надо мной. Я отворачиваюсь от нее. Как бы я ни была раздражена, мне это не нужно.
— Подожди! — Громко говорит она, практически бегая за мной. — Прекрасно! Ладно, чем я могу тебе помочь? — Я перестаю идти и поворачиваюсь к ней лицом.
— Одежда, мне нужна одежда. В моем шкафу нет ничего подходящего.
— Ого, кто бы мог подумать, что дон не захочет держать тебя в форме, а?
— Я устала от тебя. — Я снова ухожу, оставляя ее. Идиотка снова смеется и идет за мной в мою комнату.
— Ладно, ладно! Зная тебя, ты не захочешь ходить по магазинам и тратить деньги дона, верно? Значит, тебе нужно одолжить одежду. Отлично. Я принесу тебе завтра.
— Спасибо, — неохотно отвечаю я.
— Но я серьезно. — Начинает она, и я бросаю на нее раздраженный взгляд. Рафаэла полностью игнорирует его. — Холодные ванны — не единственное решение. Ты можешь… Знаешь…, — она оставляет намек в воздухе, и я раздраженно хмыкаю.
Как будто я не пробовала, но мое тело просто отказывается принимать то, что есть. Оно хочет того, чего хочет, а я страдаю.
— Разве ты не должна разобрать шкаф для полотенец, Рафаэла?
ГЛАВА 39
ВИТТОРИО КАТАНЕО
Я поднимаю глаза, как это уже стало привычным, когда я прихожу домой, и ищу Габриэллу в окне. Однако зрелище, которое я встречаю, вызывает ощущения, противоположные тому спокойствию, которое овладевает мной каждый раз, когда я нахожу ее там.
Тень мужчины нависает над тем местом, где обычно в это время суток находится бразильянка, и гнев, переполняющий мои вены, слишком быстро затуманивает мой рассудок, чтобы я мог остановиться. Я выхожу из машины, не дожидаясь подтверждения, что процедура безопасности завершена, и уже достаю пистолет из кобуры, закрепленной на поясе.
Мои люди удивлены, но следуют за мной, когда я распахиваю главную дверь особняка и пугаю Луиджию, которая остается позади с широко раскрытыми глазами. Я пересекаю коридор и иду к лестнице, ведущей на этажи, не обращая внимания на суматоху, которую оставляю за собой.
Я вхожу в свое крыло с пистолетом в руке и натыкаюсь на Габриэллу, одетую в спортивную одежду, которая делает полуприседание посреди комнаты для гостей. Как только ее глаза замечают меня, весь цвет ее лица исчезает, она поднимает руки ладонями вперед в классическом жесте капитуляции и зажмуривает глаза.
Не дать отразиться на лице смятению, царящему в моей голове, — задача, которую способна решить только Габриэлла Матос. Я прохожу мимо нее, направляясь к окну, которое я видел, и когда я дохожу до него, то обнаруживаю рабочего по обслуживанию дома, который ремонтирует сиденье под окном, фактически заменяя его.
Как только он попадает в поле моего зрения, глаза мужчины расширяются, он роняет инструмент, который держал в руках, и тот с громким стуком падает на пол. Я опускаю пистолет, тяжело переживая осознание отсутствия контроля. Простая, совершенно иррациональная мысль о том, что Габриэлла может быть с мужчиной, заставила меня вести себя как сумасшедшего, а я не веду себя как сумасшедший. Никогда!
Но последние несколько недель я не могу назвать себя нормальным. Свадьба Франчески была раздражающим событием. Следуя совету моего консильери, я предоставил себя в распоряжение, танцуя песню за песней с одной из идеальных жен-воспитанниц моей матери. И, как я и предполагал, ни один из танцев не был менее утомительным. Скромные взгляды ничего мне не говорили, отрепетированные реплики возбуждали меня не больше, чем лист бумаги, а технически совершенные танцы не вызывали во мне никаких эмоций. Я ничего не искал, но бразильская девочка завладела моими мыслями с такой силой, что я не мог не сравнивать. И я спрашивал себя снова и снова, что Габриэлла делает дома, в то время как я становился все злее с каждой песней, под которую мне нужно было танцевать.
Каждый момент наедине с Габриэллой, будь то завтрак или мероприятие, предназначенное для объектива папарацци, был колоссальным упражнением в самоконтроле. Но вместо того, чтобы приносить мне ежедневное удовлетворение, я, похоже, отправляюсь в место, которое становится все более далеким от того, к чему я привык.
Я поворачиваюсь спиной к сотруднику и иду обратно в комнату, мое сердце вместо крови качает ярость, и становится только хуже, когда я дохожу до комнаты и обнаруживаю Габриэллу в той же самой позе, в которой я ее оставил. Руки подняты, глаза закрыты, а каждый сантиметр ее гибкого тела отмечен спортивной одеждой, которую я понятия не имею, откуда она взяла.
Голубой с розовым комбинезон, полностью прилипает к ее телу, как вторая кожа.
Внезапно я обнаруживаю, что меня бесит тот факт, что мужчины, с которыми я пришел, видят то же самое, что и я.
— Убирайтесь. — Слова звучат как рык. Габриэлла не двигается, и я упираюсь руками в бедра, не зная, что делать с девушкой.
Я одержимо читал все, что о нас писали, каждый номер газеты и журнала, ища то, что говорили о ней. Сопоставлял домыслы жадной до сенсаций прессы с правдой, которую знаю только я, и исправлял их в своих собственных мыслях.
Это же абсурд!
Я мог бы трахнуть ее, поддаться желанию, покончить с этим иррациональным влечением, восстановить контроль над собой. Я бы сделал это, если бы тот же инстинкт, который заставил меня пометить ее чертовым ожерельем, на которое я привык постоянно смотреть, не подсказал мне, что этого не произойдет.
Точно так же, как питаясь ее устремленными вниз взглядами, ее желанием получить одобрение, ее постоянным повиновением, я не уменьшил своего неконтролируемого желания ее подчинения, так же и засунув себя между ее ног хотя бы раз, я вряд ли смогу утолить свой голод по ее телу, по ее стонам, по тому, как она умоляет.
Я до боли сжимаю зубы, но этого все равно недостаточно, чтобы выкинуть из головы образы, вызванные моими собственными мыслями.
— Открой глаза, Габриэлла. — Она открывает их, и тут же по ее лицу катятся две густые слезы. Девушка тяжело сглатывает, но не двигается. В ее взгляде — чистый и абсолютный страх перед смертью, но она все еще здесь, стоит на месте, ожидая ее. — Ты сделала что-нибудь плохое? — В ответ она медленно качает головой, отрицая это. — Тогда почему ты стоишь здесь, как ягненок, в ожидании заклания? — Она моргает, но слова не слетают с ее губ. — Отвечай! — Требую я сквозь стиснутые зубы, нуждаясь в том, чтобы она сказала какую-нибудь ерунду,
