региональных лидеров Кремлю. Не случайно федеральная власть, выбирая первых руководителей федеральных округов, сделала ставку на генералов — «героев Чеченской войны».
По мнению социологов школы Ю. Левады, российский проект строительства вертикали власти в чем-то напоминает стратегию государственного и партийного строительства советского типа, лишь с тем различием, что «большевики в свое время от идеологической организации перешли к государственно-бюрократической, а сегодняшние партстроители начинают с последней»[569].
13. Основные этапы и региональные особенности динамики федеративных и межэтнических отношений в постсоветской России
За годы после распада СССР Россия прошла несколько этапов в развитии федеративных и межнациональных отношений и на каждом этапе сталкивалась с особым комплексом проблем, решаемых то более, то менее успешно. Мы выделяем четыре постсоветских периода.
Период «парада суверенитетов» (1991–1993). В канун и сразу же после распада СССР все республики РФ последовали примеру союзных и продемонстрировали так называемый «парад суверенитетов», приняв соответствующие декларации. Первыми это сделали еще в горбачевское время Татарстан, Якутия и Чечено-Ингушетия[570].
Период мирного укрепления Федерации (1993–1994). Этапными вехами на этом пути стали заключение Федеративного договора (1992), Договора об общественном согласии (1994), договоров о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральным центром и органами власти ряда республик (1994–1995).
Период попыток сохранения целостности Федерации военными средствами (конец 1994–1996 и 1999). В декабре 1994 года федеральные власти впервые предприняли попытку военным путем подавить чеченский сепаратизм. Двухлетняя военная операция завершилась подписанием в августе 1996 года так называемых Хасавюртовских соглашений. Какое-то время казалось, что мирная жизнь в Чечне налаживается, однако в октябре 1999 года после вылазки объединенных чеченских и дагестанских групп радикальных исламистов в Дагестан снова возобновились военные действия, которые публицисты окрестили «второй чеченской войной», а военные — «операцией по подавлению терроризма».
Период укрепления вертикали власти — с 2000 года по настоящее время. Завершение второй чеченской войны и проведение административных реформ в начале 2000‐х годов обозначили собой поворот к новому этапу в развитии федеративных и межэтнических отношений. В это время политика, основанная на договорных отношениях с республиками, уступила место административно-командным формам взаимоотношения центра с субъектами Федерации, собственно политическая «субъектность» краев, областей и республик России стала ослабевать. Разительные перемены произошли во взаимоотношениях некоторых республик с федеральным центром. В начале 1990‐х годов Татарстан и Чеченская Республика находились в оппозиции центру, отказавшись от подписания Федеративного договора. Однако впоследствии представители татарской элиты продемонстрировали готовность и способность к мирному урегулированию конфликта с центром путем переговоров. М. Шаймиев неоднократно повторял, что для него «главное — не втянуть народ в войну»[571]. Иначе вели себя и иные цели декларировали чеченские лидеры. Разумеется, только их неуступчивостью нельзя объяснить причины возникновения ни первой, ни второй Чеченских войн, но учитывать этот фактор стоит. В 2000‐х годах этнополитическая ситуация в Чеченской Республике радикально изменилась: в результате руководства Ахмата Кадырова и его сына Рамзана Кадырова политика республики перестала быть оппозиционной по отношению к федеральному центру, а по отношению лично к президенту В. Путину семья Кадыровых, а вслед за ними все руководство республики демонстрируют высокую и манифестационную лояльность.
К началу 2000‐х годов прекратились вооруженные «вертикальные» конфликты суверенизации в регионах России, но усилились горизонтальные межэтнические конфликты в городах.
В 2000‐х годах качнулся маятник социально-политического самочувствия русского большинства и этнических меньшинств России. В 1990‐х годах недовольство своим положением чаще высказывали представители этнических меньшинств и только они становились сторонами межэтнических конфликтов[572]. В 2000‐х годах исследования Института социологии РАН впервые зафиксировали факт того, что уровень психологического самочувствия и удовлетворенности своим статусом у русских оказался ниже, чем у большинства других народов России[573].
На всех указанных этапах постсоветской истории России характер межэтнических отношений сильно различался по ее регионам.
На Северном Кавказе на протяжении всего постсоветского периода уровень межэтнических отношений оценивался как наименее благоприятный, тогда как в Татарстане и Башкортостане, вопреки представлениям о них как республиках этнического неблагополучия, преимущественно сохранялись достаточно благоприятные межэтнические отношения. Это подтверждается систематически проводимыми здесь социологическими опросами. Так, не более 5–13 % татар, башкир, русских в этих республиках ответили, что им «приходилось испытывать ущемление своих прав из‐за национальности». На работе подобное ущемление чувствовали всего лишь около 4 %. До 70 % татар и русских в Татарстане, свыше 60 % башкир и около 70 % русских и татар в Башкортостане считают, что «межнациональные отношения в республике не изменились», а еще 7–14 % — что они даже улучшились. Как ухудшающиеся их оценивали всего 6–12 %. В результате приток русского населения сюда не прекращался в 1990‐х годах[574].
Феномен Татарстана достаточно интересен для всей мировой практики. Здесь в 1990‐х годах предъявлялись серьезные этнические претензии на повышение статуса республики, ее особое положение; Декларацию о суверенности республики в это время поддерживали почти ¾ татар и совсем небольшая часть русского населения. Известный американский конфликтолог Д. Горовиц в 1994 году прогнозировал неизбежность возникновения там межэтнической конфронтации между двумя крупнейшими этническими группами республики. Однако уже конец 1990‐х и особенно 2000‐е годы показали, что угрозы русско-татарского конфликта были преувеличены аналитиками и реальной конфронтации удалось избежать, так же как и в соседнем Башкортостане. В этой республике, казалось бы, постоянно сохранялась потенциальная возможность осложнения отношений между тремя основными этническими общностями — русской, татарской и башкирской — в связи с языковыми и этнодемографическими проблемами (например, сокращением численности русских), непропорциональным представительством этнических групп во власти, отменой обязательного изучения государственного языка республики и др. Однако наши исследования в Уфе в 2017 году показали, что взаимоотношения трех этнических сообществ формируют систему сдержек и противовесов, обеспечивающих поддержание этнополитической стабильности в Башкортостане[575]. Мы еще остановимся на детальном анализе этого явления, в третьей части книги, при характеристике практики управления.
Все другие республики Поволжья и Урала не продемонстрировали значимых национальных движений и этнической мобилизации. Хотя уровень этнического самосознания титульных этносов в 1990‐х годах здесь вырос, затем ситуация в сфере межэтнических отношений стабилизировалась.
В республиках Сибири, особенно в Туве и Бурятии, этносоциологические исследования 1990‐х годов зафиксировали высокую солидаризацию по этническому принципу и большую, чем в других регионах (за исключением Северного Кавказа), «готовность к любым действиям во имя интересов своего народа», хотя в конце 1990‐х напряженность здесь стала ослабевать[576]. В самой большой по площади республике Российской Федерации — Саха (Якутия) — межэтнические отношения нельзя оценить как напряженные, но они сложнее, чем в поволжских автономиях. Закрепленное социально-культурное разделение труда, особенно в сфере управления, стимулирует латентное напряжение у русских (до 30 %). У якутов чрезвычайно высоки показатели потребности в этнической
