напрасно лила она слёзы. Каждый день она поднималась в высокую башню, у самого моря, и смотрела вдаль, ждала его возвращения в пустой надежде…
Яркая звезда, прочертив в небе линию, сорвалась в неистовой гибельной вспышке вниз, отвлекая Настю от повествования и унося в лабиринт собственных мыслей.
«Забавная сказочка, – подумала Романова. – Интересно, Эливерт придумал её сам или слышал где-то, а теперь припомнил, потому что она ему близка? Он не верит в миссию по спасению мира. Он считает все эти геройства полным бредом. Но он хочет, чтобы его холодная заколдованная королевна поняла, что он значит в её жизни, поняла и испугалась, что может это потерять. О, как это по-мужски! Сыграть на свойственной всем женщинам жалости. Жестоко это, как-то по-ребячески жестоко. Так в детстве иногда хочется умереть или потеряться, чтобы мама и папа плакали и пожалели о том, что не пустили гулять или не купили игрушку. Да, разлука заставит её понять, что Эливерт ей дорог, ведь когда он попал в тюрьму в Хиклане, Миланейя так волновалась. Только вряд ли у сказки будет счастливый конец. Эл играет на жалости Миланейи, только почему-то жаль именно его – отвергнутого королевича, потерявшегося где-то на чужбине, того, кто посмел полюбить королевну, которой он не достоин…»
– Долгими зимними ночами и короткими днями Аделина ждала Ронана, – продолжал Эливерт тихо-тихо, чтобы не спугнуть подкравшийся к Граю сон. – Она перестала выходить из высокой башни, перестала спать и есть, и лишь ждала, ждала, ждала, проклиная себя за надменность, гордыню и холодность. Потускнела её красота, как тускнеют зеркала, когда их убирают в пыльные подвалы и перестают в них смотреться. И только плеск волн и тишина были с ней, да звон её слёз, разбивающихся о каменный пол. И тогда Аделина послала на поиски Ронана маленькую юркую ласточку. Но ласточки так легкомысленны и глупы, им нет дела до чужой беды. Она не захотела улетать далеко от дома и быстро вернулась обратно ни с чем. И послала Аделина белого голубя, чистого, как первый снег – символ верности и любви. Долго не было птицы, и поверила королевна, что он вернётся с вестями об её любимом. Но после долгих скитаний и белый голубь вернулся один, не сумел он отыскать след Ронана. Однако королевна упрямо продолжала ждать его, и только сердце её от горя и боли вновь превратилось в ледяной камень…
Граю уснула, не дослушав сказку. Уткнулась в плечо разбойника, вцепившись маленькой ручкой в бахрому куртки, и безмятежно посапывала.
Настя решила, что это к лучшему – девочка вряд ли запомнит конец истории. Легенда закончилась печально. Истории о любви с прекрасным финалом так часто далеки от истины.
Королевна не дождалась своего королевича…
– И вот послала Аделина в путь ворона – вестника Матери Земли. Того, кто способен и за Грань Мира умчаться на своих чёрных крыльях, символ мудрости и краха надежд… Но больше некого было ей молить о помощи. И ворон взлетел выше облаков, умчался за высокие пики гор и моря, бесконечные, как ожидание. И там, в далёком краю, отыскал след Ронана. И увидела Аделина, на горизонте чёрной точкой кружит посланный на поиски ворон, и возликовало сердце её. Но через миг поняла королевна, что напрасна радость. Ворон кружил в небе, а по дороге плёлся белый конь королевича, но не было на нём седока. Сложил Ронан буйную голову в дальних краях. А сердце королевны, её ледяное сердце, разбилось на мелкие осколки. Внизу гневно шипели серые волны, бросаясь на острые прибрежные скалы. «Простите меня, Светлые Небеса!» – воскликнула Аделина, желая навек забыть о боли. Но Небеса не простили её…
Эл тяжело вздохнул, помолчал и лишь потом закончил историю.
– Волны поглотили её тело, но душу, вместе с последним криком и осколками разбитого ледяного сердца, подхватил порыв северного ветра и унёс прочь на край света, за море, в Замок Серебряных Льдов, что на Последнем Северном Пределе, за горами Данаго, там, где нет ни одной живой души. Там остался её скорбящий дух, среди бескрайних снегов. И сама она стала призраком с кожей белой, как снег. Золотые локоны осеребрились от мук и скорби. А вместо сердца в груди её осколок льда. Она вновь разучилась любить. Лишь снег кружит вокруг, воет студёный ветер. А призрак королевны танцует вместе с тоскливыми вьюгами, плачет о бедном Ронане, и слёзы её, обращаясь в снежинки, разлетаются по свету. Теперь Аделина – Королевна-Зима. Она носится по свету вместе с ветром, касается людей своим хладным дыханием, оставляя в душах скорбный холод, и бахрому инея всюду, где она проносится белой стаей пурги. Она стонет зимними вьюгами, рыдает от тоски и всюду сеет холод своего сердца. Она жаждет найти ведьму Герру, дабы та сняла с Аделины последнее проклятие – проклятие вечного одиночества. Но нет уже на свете старой ведьмы, и некому освободить Королевну-Зиму. И вечно обречена скитаться тень Аделины по земле, рыдая в одиночестве, проклиная себя за то, что обрекла свою любовь на смерть, рыдая и безразлично погребая мир под хрустальным ковром сияющего снега – жемчужными слезами королевны… Но тебе не стоит бояться встречи с ней, Граю! Она правит на Севере, а сюда, на Юг, лишь изредка долетают осколки её сердца.
Девочка пробурчала во сне что-то невнятное, заворочалась, укладываясь поудобнее, и мирно засопела.
– Спишь, цыплёнок? – тихо спросил Эл. – Ну, спи, спи, пигалица!
Ночь стала ещё тише.
Настя повернулась на бок, поглядела во тьме на странную парочку: ребёнка и разбойника. Чудно… Недетская сказочка взволновала её, и теперь в душе ютился, щекоча и будоража, клубок из горечи, сочувствия, светлой печали и удивления. Этот мир не переставал изумлять Романову, как и люди, населявшие его.
– Светлой ночи, Рыжая! – сказал Эливерт, и Настя различила, как блеснули во тьме его глаза.
– И тебе светлой ночи, атаман! – откликнулась Анастасия. – Спасибо за урок. И за сказку тоже…
– Я рассказывал для Граю.
– А я подслушала, – усмехнулась она. – Эл…
– Что?
– Наир был не прав там, в Берфеле… Ты мог бы стать замечательным отцом!
– Спи, Рыжая!
– Светлой ночи, атаман!
Настя закрыла глаза, но ещё долго не могла уснуть. В голове проносилось много разных мыслей: о прошлом, о настоящем, о том, что им ещё предстоит. И о том, что могло бы быть, но не будет никогда –
