Спустя какое-то время пути показался ещё один оставленный туристический домик. И совсем без людей. Только невысокая хата гуцул-хозяев, которые присматривали за ним. Дом небольшой, в два этажа, но значительно меньше предыдущего прямо скажем особняка.
У гуцул попросили молока и крова, скинули рюкзаки в сарайном помещении первого этажа. Поднялись на второй, в две комнаты. Одна — небольшая кухня, другая — для отдыха, с «кроватью» из двух сдвинутых лав. На них можно было разместить спальники и отдохнуть.
Так и сделали.
Уже раскинувшись на своём импровизированном ложе, они обнялись, прижимаясь друг к другу. Укутались в один спальник, согревая друг друга, утопая во взаимных ласках. Снова устали, снова измождённые — но всё ещё вместе. А если вместе — разве не повод для новой, короткой любви, тем более, что они заслужили.
Пускай весь мир подождёт. Они имеют право на счастье. Даже находясь на самом дне, имея лишь тьму в конце тоннеля и билет на ещё более глубокое дно, хочется верить, что именно там, в глубине одной лишь тебе ведомой бездны да будет свет. И, что характерно, ты его находишь. А потом и всплывать не тянет. Потому что зачем, когда любимое дно милее любой поверхности. Особенно, если ты так долго, целенаправленно и уверенно шёл к нему. Тяжело отказаться от обретённого. Да и дно ли это — делить постель с любимым человеком?
Нет, это счастье. И они сейчас были счастливы.
Так и уснули, до самого вечера.
***
А вечером — снова в дорогу, под чары леса и пение птиц, стрекот сверчков и ауканье сов. До самого конца. Пройти вместе, рука об руку. Не упасть и не сдаться. Несмотря ни на что.
Перекуры, отдых, молчаливые беседы — не о чем говорить. Почти. Да особо и не хотелось, как бы грустно это ни звучало.
А там — и вокзал, и обратная дорога во Львов.
***
Сон и Полина стояли на перроне, бросая последний взгляд на небольшой посёлок, который приютил их несколько дней назад.
Обратная дорога далась им куда легче, чем путь вперёд. Легче и тяжелее одновременно. Начинали они по тропе в неизвестность, надеясь на таинственное волшебное обретение. А что они нашли, что узнали? Понравилось ли им это знание? Сложно сказать. Да и найдутся ли правильные слова, чтобы описать столь смешанные и неоднозначные чувства.
Они были благодарны друг другу. За время похода они смогли друг друга понять, узнать, вполне возможно — полюбить. Лишь на миг. Или — осознать, что им лучше жить друг без друга. Они нашли свой Потерянный рай — и им там не понравилось. Но, вполне возможно, они смогли в нём переродиться.
Уже в поезде, сидя как всегда у окна, Полина улыбнулась.
— Знаешь, почему-то вспомнилось. В детстве у отца было много книг по всяким разным мифологиям, астрономиям и прочим. С сестрой читали их взахлёб. И была там одна египетская богиня, Секхем.
Сон склонил голову набок, заинтересованно слушая. Протянул к девушке руку. Их пальцы цепко сплелись.
— Так вот, — продолжала девушка. Секхем — это богиня сексуальности и возбуждения, а также пассивности и неплодородия. Забавное сочетание, правда?
Сон прыснул.
— Я знаю город, в котором ей поклоняются.
Полина рассмеялась.
— И что ты его так любишь?
Парень развёл руками:
— Я к нему питаю искреннюю и чистую любовь, сколько в нём живу. Вот правда. Никогда и нигде я не находил такого места, как Харьков. Он красив своими лицами, своим настроением. Это и город потерянных детей, и город новых надежд, город студентов, город праздников. Множество самых разных лиц, самых разных судеб — я искренне влюблён в Харьков за всё то, что происходит в нём. За его прекрасные вечные статуи, в которых воплотилась его душа, из чьих глаз он наблюдает за нами. За людей, которые ходят по его улицам. Ведь только здесь можно встретить девушек с волосами цвета яда, простых клёвых бардов на ХАТОБе — правда, лётный сезон у них сейчас кончился, — и просто разных умных ребят. Кто сидит дома, кто в анти-кафе. Кто-то устраивает сходки, а кто-то читает книги. Работы в крупных фирмах, возможность найти себя в массе кругов единомышленников — столько возможностей — лишь протяни руку. Любой человек, даже незнакомец — стоит поймать его взгляд — и он тебя поймёт. Потому что ты свой. Ты несёшь в себе те же ноты, что и он. Мыслишь, как он. Ваши жизни могут быть разными, но ваша кровь — одна, ваша душа — едина. Душа красоты упадка, неспешное счастье в динамике жизни, тёплый уголок в самой холодной бездне — всё это здесь.
Полина даже похлопала.
— Сильно сказал, действительно, сильно. Я прониклась.
Она улыбнулась.
— Не хочется мне тебя покидать, — призналась она. — Но, придётся.
— А ты всё же исчезнешь? — вдруг насторожился Сон.
— Увы, — обречённо склонила голову девушка. — Я ведь уже говорила, что задумала уйти. Рвану к сестре, пожалуй. Она тут неподалёку, в Чехии сейчас, вырвалась, умница. Надеюсь, мою неспокойную душу примет.
— А чем думаешь заниматься? — спросил Сон.
Полина покачала головой.
— Даже не знаю, солнце. Не знаю. Вот правда. Я же ничего не умею, кроме как красиво заливать и трахаться. Наверное, это лучшие задатки для писателя. Не понравится — попробую что-то ещё. Во всяком случае попытаюсь найти лит-институты там, чему-нибудь научиться. В конечном итоге, моя мать тоже была тем ещё образцом для подражания. Быть может, так смогу сделать для неё куда больше, чем пыталась в детстве. Глупая надежда вернуть покойника в мир живых. По крайней мере попытаюсь хоть так.
— Твоя мать была писательницей? — удивился Сон. — Ведь ты совсем не рассказывала о своих родителях.
Девушка пожала плечами.
— Мне больно вспоминать это. Детство, хотя и являлось для меня самым светлым периодом жизни, всё равно сопряжено с болью. Прежде всего с утратой матери, которую я отчаянно пыталась вернуть. А потом мне сказали, что сны и сказки — это брехня и чушь совершенно недостойная внимания здравомыслящего человека. Так всё и забылось. Попробую предпринять вторую попытку.
— Разумно, — согласился Сон. — Не прими за лесть, но мне уже кажется, что ты будешь круче, чем я. Когда мы оба вырастем, конечно.
— Это почему же? — усмехнулась Волчица. — Ты вот уже что-то делаешь в отличии от меня.
— Мотив, — ответил парень. — У тебя есть сильный личный мотив, личная проблема. Тебе есть, о чём сказать — если возьмёшься за это. А мне — нет. Я слишком светлый, чтобы быть писателем. Максимум — вшивый литератор, если, опять же, вырасту. Потому что у меня-то всё хорошо,
у меня никогда не было и не может быть проблем, которые могли бы ударить или задеть публику. Поэтому ты обскакала меня уже на старте.
— Бери техникой, — пожала плечами девушка. — Техничный текст тоже может быть хорошим.
