Книга Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165

– Значит, нет.

– Ладно. – Гриффин бросил салфетку и встал. – Только держи рот на замке, хорошо? Иначе мне придется все подчистить, а мне бы не хотелось…

– Я никому не скажу. Даю слово…

– Плевать мне на твое слово, – рявкнул Гриффин. – Но я знаю, где ты ночуешь.

На это Робину было нечего ответить. Он знал, что Гриффин не блефует, но также понимал, что если бы Гриффин не доверял ему, то не отпустил бы обратно живым. Они долго смотрели друг на друга, не произнося ни слова.

Наконец Гриффин покачал головой и сказал:

– Ты заблудился, братец. Ты как корабль на волнах, ищешь знакомые берега. Я понимаю, чего ты хочешь. Я сам их искал. Но у нас больше нет родной земли. Она потеряна навсегда. – По пути к двери он чуть помедлил. Его пальцы сжали плечо Робина так сильно, что оно заныло. – Пойми, Робин. Ты не плывешь под чьим-то флагом. Ты волен искать собственную гавань. И способен на большее, нежели просто болтаться на воде.

Часть III

Глава 13

Рожают горы, а родится смешная мышь.

Гораций. О поэтическом искусстве

Гриффин сдержал слово. Он больше не оставлял записок для Робина. Поначалу Робин был уверен, что Гриффин просто некоторое время будет дуться, а потом снова начнет донимать его, только более мелкими и рутинными поручениями. Но неделя превратилась в месяц, а тот – в целый триместр. Робин ожидал, что Гриффин окажется более злопамятным – по крайней мере, оставит прощальное письмо с упреками. В первые несколько дней после разрыва он вздрагивал каждый раз, когда незнакомец смотрел в его сторону на улице, боясь, что общество Гермеса решило от него избавиться.

Но Гриффин полностью разорвал с ним отношения.

Робин пытался успокоить свою совесть. «Гермес» никуда не денется. Всегда будут битвы, в которых придется сражаться. Еще придет то время, когда Робин будет готов сражаться вместе с «Гермесом», в этом он был уверен. И он ничего не сможет сделать, если не останется в Вавилоне. Гриффин сам говорил, что им нужны люди изнутри. Разве это не достаточно веская причина, чтобы остаться там?

Тем временем начались экзамены третьего курса. Экзамены в конце года в Оксфорде представляли собой особую церемонию. До конца прошлого века обычно проводили viva voce – устные опросы перед зрителями, – хотя к началу 1830-х годов для получения степени бакалавра требовалось сдать только пять письменных экзаменов и один экзамен viva voce на том основании, что устные ответы слишком трудно оценить объективно и, кроме того, экзамены излишне суровы. К 1836 году на viva voce перестали пускать зрителей, и горожане лишились ежегодных развлечений.

Теперь однокурсников Робина ожидали трехчасовой экзамен с написанием сочинения на каждом языке, которые они изу- чали; трехчасовой экзамен по этимологии; экзамен viva voce по теории перевода и практический тест по обработке серебра. Студенты не могли остаться в Вавилоне, если провалят любой экзамен по языку или теории, а если провалят тест по обработке серебра, не смогут в будущем работать на восьмом этаже[59].

Viva voce проходил перед комиссией из трех преподавателей во главе с профессором Плейфером, славящимся строгостью. По слухам, он каждый год доводил до слез минимум двух студентов.

– Бурда, – медленно выговорил он. – Это слово означало жуткий коктейль, который создавали бармены, когда в конце вечера подходили к концу все напитки. Эль, вино, сидр, молоко – они наливали все сразу и надеялись, что посетители не возмутятся, ведь они хотели просто напиться. Но это Оксфордский университет, а не таверна после полуночи, и нам нужно нечто более вдохновляющее, чем пьянство. Не желаете попробовать еще раз?

Время, казавшееся бесконечным на первом и втором курсах, теперь стремительно утекало, как песок в песочных часах. Уже нельзя было отложить чтение, чтобы прогуляться у реки в надежде позже наверстать упущенное. До экзаменов оставалось всего пять недель, потом четыре и три. Последний день третьего триместра должен был увенчаться золотистым вечером с десертами, лимонадом из цветков бузины и катанием на лодке по реке Черуэлл. Но как только в четыре часа прозвенели колокола, все собрали книги и отправились прямо с занятий профессора Крафт в учебную аудиторию на пятом этаже, где каждый день в течение следующих тринадцати дней им предстояло корпеть над словарями, переводами отрывков и списком слов, пока не разболится голова.

В качестве щедрого дара, а может, чтобы поиздеваться, преподаватели Вавилона предоставили экзаменуемым набор серебряных пластин. На этих пластинах была выгравирована словесная пара с английским словом «дотошный», meticulous, и его латинским предшественником metus, означающим «страх, ужас». Современную коннотацию это слово приобрело всего за несколько десятилетий до этого во Франции и означало боязнь допустить ошибку. Эффект пластин заключался в том, что они вызывали леденящую душу тревогу всякий раз, когда человек допускал ошибку в работе.

Рами с отвращением отказался их использовать.

– Они все равно не покажут, в чем ты ошибся, – посетовал он. – Только вызовут тошноту по неясной причине.

– Что ж, ты мог бы быть осторожнее, – проворчала Летти, возвращая его сочинение со своими пометками. – Ты допустил целых двенадцать ошибок на странице, и предложения у тебя слишком длинные…

– Они не слишком длинные, они в духе Цицерона.

– Нельзя оправдать плохой слог на том основании, что он напоминает Цицерона.

Рами небрежно отмахнулся.

– Ничего страшного, Летти, я перепишу все за десять минут.

– Но дело ведь не в скорости. А в точности.

– Чем больше я пишу, тем больше у меня появляется вопросов, – сказал Рами. – Вот к чему мы на самом деле должны подготовиться. Не хочу, чтобы в голове было пусто, когда передо мной окажется лист бумаги.

Беспокойство вполне обоснованное. Напряжение обладает уникальной способностью стирать из памяти студентов то, что они изучали годами. В прошлом году во время экзаменов на четвертом курсе один из экзаменуемых, по слухам, впал в неистовство и заявил, что не только не сможет завершить экзамен, но и не владеет французским, хотя на самом деле знал его с рождения. Все студенты считали, что не подвержены подобным глупостям, но однажды за неделю до экзаменов Летти вдруг разрыдалась и заявила, что не знает ни слова по-немецки, ни единого слова, на самом деле она самозванка и весь ее путь в Вавилон основан на притворстве. Никто не понял этой тирады, потому что Летти произнесла ее по-немецки.

Провалы в памяти были лишь первым симптомом. Никогда еще беспокойство Робина по поводу

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165