приверженность политике нераспространения ядерного оружия и прервала субсидирование нашей страны. Но это случилось до советского вторжения в Афганистан. Теперь же Зия успешно спекулировал на присутствии русских у наших границ и заставил американцев отбросить свои сомнения по поводу ядерных амбиций пакистанской армии.
Администрация Рейгана предложила Пакистану рассчитанную на шесть лет программу экономической и военной помощи на сумму в 3,2 миллиарда долларов, более чем вдвое превышающую объем программы, отмененной президентом Картером. США даже включили в поставки то, к чему Зия рвался более всего: 40 истребителей F-16. Этот пакет предстояло утвердить Конгрессу США осенью 1981 года. Прекрасный подарок диктатору, но большое разочарование для тех, кто полагал, что желание Америки сдержать коммунистическую угрозу должно сочетаться с желанием ее способствовать соблюдению гражданских прав и восстановлению демократии.
Укреплению позиции Зии способствовали и сотни миллионов долларов помощи, предназначенной беженцам. Средства поступали из США, Саудовской Аравии, Китая, из фонда верховного комиссара ООН по делам беженцев, от Всемирной продовольственной программы и многих других организаций. Счет беженцам из Афганистана, прибывавшим по горным торговым путям и по тропинкам контрабандистов, шел уже на миллионы. Они оседали в Пакистане, чтобы переждать войну, или присоединялись к боевым отрядам муджахидин. Вдоль границы возникали их поселки, лагеря, строились больницы, школы, давая пакистанским властям возможность снимать пенки с потока международной помощи. По умеренным оценкам сотрудников ООН, до беженцев доходила лишь треть от всего объема направляемых средств и материалов. В книге Ричарда Ривза «Проход в Пешавар» я впоследствии прочитала, что оружие, направляемое Западом моджахедам, тоже пополняло как арсеналы пакистанской армии, так и карманы пакистанских военных, кравших что только можно и облагавших все, что удавалось, комиссионными поборами. Другой американский журналист в разговоре со мной оценивал объем доходившего по назначению оружия тоже примерно в треть.
Конечно, я подозревала, что ЦРУ вовлечено в события, происходящие в Пакистане и в Афганистане, но не подозревала, насколько родным и близким стал для этой организации генерал Зия. Узнала я это лишь через несколько лет, прочитав книгу американского журналиста Боба Вудворда «Вуаль: тайные войны ЦРУ». «Редко кто управлял страной в столь щекотливой ситуации, — писал мистер Вудворд. — Самым существенным для ЦРУ была готовность президента Зии пропустить через территорию Пакистана военные грузы для афганских повстанцев. Директор ЦРУ Кейси, его организация и президент Рейган поддерживали Зию и желали знать, что происходит в его правительстве. Филиал ЦРУ в Исламабаде разросся до беспрецедентных размеров».
Не знала я и о том, насколько тесным стало взаимодействие директора ЦРУ и пакистанского диктатора. «Конгресс запретил американским бизнесменам давать взятки заграничным деятелям для продвижения своих интересов, — тоже из книги Вудворда. — Но плата и всевозможные привилегии иностранным лидерам или поставщикам информации представляла собой исключение, представляла собой легализованные взятки. Кейси это прекрасно понимал. Своего пакистанского знакомца он посещал дважды в год и стал членом администрации Рейгана, поддерживавшим самые тесные отношения с Зией».
Все это помогло Зие отполировать свой имидж, трансформироваться из кровавого палача и жестокого диктатора в «государственного деятеля мирового масштаба». Забылись его знаменитые перлы вроде высказывания перед корреспондентом «Дейли мейл»: «Да, у нас вешают людей. Но не много». Пакистан стал «фронтовым государством», принимающим первый удар безбожников-коммунистов в священном, джихаде. Американцы с особенной готовностью, если не с наслаждением, глотали новую риторику пакистанского диктатора. Дошло до того, что я увидела в одной из местных газет перепечатку статьи из «Интернэшнл геральд трибюн», в которой Зия именовался «снисходительным диктатором».
Я с раздражением отбросила газеты и принялась вышагивать взад-вперед по узкому коридору перед камерами. Час ходьбы каждый день, неплохое упражнение. Игнорируя отсутствие аппетита, заставляла себя глотать присланную из дому пищу. Август закончился, начался сентябрь, свадьбу Санам назначили на восьмое, я подала заявление на разрешение посетить бракосочетание сестры. Может быть, даже и освободят, надеялась я втихомолку.
Фантазия разыгралась, я представляла, как услышу шаги, несущие мне свободу. Но шаги по-прежнему означали, что мне несут пищу или прибывает смена надзирательниц. По понедельникам шаги мелкого невзрачного человечка, начальника тюрьмы. Иногда он при заместителе, иногда один. И твердит все время одно и то же.
— К чему вам губить свою жизнь за стенами тюрьмы, когда остальные члены вашей партии наслаждаются жизнью на свободе? Оставьте политику, хотя бы временно, и вас сразу освободят.
Я понимала, что этот человек не скажет ничего, что шло бы вразрез с требованиями военного режима. Чего им теперь нужно? Я понимала, что если Зия вздумает меня освободить, то освободит. Если нет, то нет. Но в чем цель этих попыток шантажа, компрометации? Неужели они полагают, что можно меня купить столь дешевыми уловками? Или просто пытаются сломить мою волю, как Айюб Хан пытался сломить волю отца?
— Вас хоть завтра могут освободить, — продолжал начальник тюрьмы. — Вы сами себя держите в заключении. Вы можете улететь в Лондон, в Париж. Непостижимо, молодая женщина гробит свою жизнь в тюрьме! И чего ради? Ваше время придет, просто нужно подождать, проявить тер пение.
После его ухода я всегда чувствовала себя выбитой из колеи. Конечно, и в мыслях у меня не было взвесить всерьез его соблазны, но каковы их мотивы? Нужно им, чтобы я заболела? Или устраиваю и здоровая? Меня раздражала приобретенная привычка — необходимая, надо признать, — всех подозревать. Но без этой привычки не выживешь. Скорее всего они хотят сбить меня с толку, подозревала я. Еще одной попыткой дестабилизации стали таинственные ночные шумы.
Шепот. Двое мужчин и женщина переговариваются вполголоса. Иногда будят меня еще затемно. Никого в мой блок не пускают, никто здесь не может оказаться без ведома тюремного начальства. Я пожаловалась, что мне умышленно мешают спать.
— Никого в вашем блоке нет и быть не может, — заверил начальник тюрьмы. — Это игра воображения.
Шаги. Тяжкие мужские шаги, ближе и ближе к моей камере.
— Кто там? — окликаю я из-под простыни. Тишина. — Слышали шаги? — спрашиваю надзирательницу.
— Нет, ничего не слышала. Я снова жалуюсь.
— Игра воображения, — уверяет начальник.
Динь-динь-динь… Новый звук. Как будто звенят колокольчики ножных женских браслетов. И снова шепот. Я просыпаюсь все раньше и раньше и наконец вообще не могу заснуть. Когда прежнюю надзирательницу замещают новой, я обращаюсь к ней.
— Вы слышите по ночам звуки? — спрашиваю я сморщенную, беззубую патанскую старуху, спящую во дворе.
— Ш-ш-ш… Притворяйтесь, что ничего не слышите, — шепчет она, быстро оглядываясь по сторонам и нервно разглаживая тонкую серую ткань своей форменной одежды.
— Но кто это? — настаиваю я, наконец получив подтверждение реальности своей «игры воображения».
— Это чур-айле.
Чур-айле, дух женщины, со ступнями, вывернутыми задом
