вообще непонятно, как это произошло. Мигэль лишь разводил руками. Белобрад отдал ему книгу, а сам ушел к какому-то больному. И более не вернулся.
Ясмина так же не знала причин, не знал их и Паша. Сдевит сказал, что волхв не умер, а выбрал себе новое жилище. Пришлось смириться с тем, что волхв не просто так прожил очень долгую жизнь, и его не просто так называли мудрецом.
Компания двигалась по единственному тракту, ведущему на север, но если Сдевит намеревался посетить Киев, то Паша туда не хотел.
Путь был легок, тяжесть утраты Паша почти не ощущал, считая это излишеством. Слишком эгоистично было бы страдать и винить старца в том, что он поступил так, как посчитал нужным, а не так, как хотелось бы Паше. В конечном итоге он не резал себе вены, не прыгал с крепостной стены, выставляя напоказ свой труп и нездоровое «фи» бренной жизни на опостылевшей земле. Нет. Он подарил людям чудо, пусть и ценой собственной жизни. И это достойно скорее уважения, нежели порицания. Так считал Паша, и, должно быть, его товарищи.
Меж тем начинало темнеть. Дни зимой были коротки, хоть солнце уже начало отвоевывать свое время. Стало холоднее, морозец хватался колючими пальцами за щеки, а снег загадочно поблескивал в свете луны. В темноте движение чуть замедлялось, но не останавливалось. Он шли до девяти часов вечера, если верить Пашиным часам, взглянув на которые Сдевит лишь хмыкнул, подняв брови. Он посчитал часы творением волшебства, но так ничего и не сказал. Паша же не хотел ничего объяснять. Вскоре лагерь уснул, кутаясь в походных постелях.
Паша ничуть не удивился, когда на следующий день дорога скрылась в лесу, что стоял перед путниками серой, плотной стеной. Паша уже давно относился к лесам с опаской, ведь по местным обычаям в них непременно должны были обитать не менее сотни кровожадных монстров или огромная банда лихих разбойников, не упускающих возможности перерезать глотку мирным путникам. Простых, привычных Паше, лесов в этом мире попросту не было. По крайней мере, он таких еще не встречал.
Этот лес, по всем законам жанра, исключением не был. Лес как обычно дышал в уши своими загадочными шорохами, внешне оставаясь спокойным. Живности в лесу было не мало, тут и там виднелась покусанная зверями кора, следы различной формы и размера. Все-таки этот лес был менее жутким, чем те, что Паша встречал ранее. Ровно до того момента, пока в его поле зрения не попали три полуголых пленника, привязанных к дереву возле дороги.
Сохраняя невозмутимость, чем снискал уважение у Сдевита и вызвал удивление у самого себя, Паша соскочил с коня и подошел к пострадавшим. Паша мог бы быстро растерять все завоеванное уважение, так как уже собирался заговорить с пленниками. Это было бы невероятно глупым поступком, ведь рты у них были заткнуты кляпами. Паша вовремя сообразил, что собеседники не смогут ему ответить, к тому же у них наверняка отморожены руки и ноги, так как неведомый неприятель раздел их почти догола. Освобождать путников помогала Ясмина, Сдевит и Мигэль остались на страже, стараясь не пропустить внезапного нападения.
Освобожденные тут же принялись что-то лепетать на смутно знакомом языке. Паша был удивлен, когда Сдевит что-то ответил им. Оставив на минуту разговоры, спасенным выдали одежду и провизию, которую Паша специально разогрел с помощью магии. Когда благодарные пленники вновь заговорили, Паша вдруг понял, что прекрасно знает греческий, но этому он уже не удивился.
– Мы шли уже три недели, с нами была охрана, – повествовал широкоплечий, с крупным подбородком, грек, – Хорошо вооруженные, сильные и храбрые воины, но они пали в бою всего в трех лигах отсюда. Нас же было решено принести в жертву лесным духам, поэтому нас и оставили здесь.
Паша понял, что эти самые духи вряд ли положительно отнесутся к тому, что у них выкрали их законную добычу.
– В таком случае, я думаю, нам стоит поскорей покинуть это место, – поделился он своими соображениями, – Быть может, вам известно, где у грабителей устроена засада?
– Они напали на нас в трех лигах к северу отсюда, а после отвезли назад, – ответил все тот же грек, бывший среди них за старшего, – То, что им удалось отобрать у нас воистину можно считать хорошей добычей, но кто знает, остановятся ли они на этом.
– И сколько у вас было охраны?
– Двадцать человек.
– И все были повержены?
– Да, врагов было не мало, а коварство их не знало границ. Они осыпали нас стрелами вплоть до того момента, пока мы не начали стряхивать их с деревьев. Только тогда их мечники пошли в атаку и разгромили нас в, увы, нечестном бою!
– Презренные ублюдки! – решил поддержать настроение Павел, чтобы выказать свою лояльность.
Его слова были поддержаны, все разом принялись ругать разбойников, угрожать им лютой расправой и осыпать страшными проклятиями. Однако эти выкрики остановил Сдевит, резонно заметив, что этим делу не поможешь, и нужно что-то предпринимать. Например, наведаться к бандитам.
Такую идею не поддержал никто, Паша не желал вступать в бой без особых на то причин, а греки, минуту назад рвавшиеся мстить, вдруг вспомнили, что им необходимо попасть в Киев, желательно целыми и невредимыми.
Тогда Сдевит предложил им свою помощь, на удивление легко отступившись от первоначальной идеи. И тут Паша понял, что гард лишь тонко уколол расхорохорившихся греков, показав им их истинную сущность. Не такую уж и трусливую, обычную, без преувеличений, человеческую сущность, с присущим ей желанием жить.
Такой поворот лишь укрепил Пашино уважение к гарду. Но, как бы то ни было, а их дороги должны будут разойтись. Но Паша был уверен, что еще встретится с гардом, хотя бы потому, что очень этого хотел.
Как оказалось, у Сдевита с собой был целый арсенал холодного оружия, в основном трофейного. Наверно, Сдевит хранил его для продажи, а заодно и для подобных случаев. Вскоре греки были вооружены короткими топориками и мечами, как показалось Паше, бронзовыми.
Теперь каждый скакун тащил на себе двоих, а на пятую лошадь была переложена большая часть поклажи. Так долго продолжаться не могло, это понимал каждый, но безвыходность ситуации диктовала свои правила.
Уже через час езды скакуны начали выдыхаться, к счастью, это было единственной проблемой отряда. До ближайшего поселения оставалось не более двенадцати километров, такое расстояние можно было покрыть за несколько часов пути.
Разбойников нигде не было видно, не было видно даже следов битвы, о которой говорили греки. Либо разбойники уже замели следы
