– «Либо смеяться, либо орать», – сказала бы я, слегка изменив выражение одного майора.
Он положил на ее руку свою.
– Но с тебя уже достаточно приключений, не так ли?
– Прикуси язык! Вряд ли найдется такой, кому их достаточно.
Лукас покачал головой:
– Должен сказать тебе, дорогая, ты не похожа ни на одну из женщин, которых я когда-либо знал, будь то англичанки или иной национальности.
– Надеюсь, что это комплимент, майор.
– Совершенно верно. Ты здорово провела тех шотландцев, когда передавала мне кинжал, а потом отвлекла их, да и потом вела себя отменно. Хотел бы я, чтобы у меня в подчинении было больше таких находчивых солдат.
– Выходит, я не слишком похожа на твою матушку?
– Дорогая, если бы моя мать была схвачена шотландскими разбойниками, она тут же свалилась бы в обморок. Или предложила бы разбойникам потребовать огромный выкуп с условием, чтобы и ей досталась из него некая толика. – Лукас погладил ее руку. – Поверь мне, ты ничуть не похожа на мою мать.
Довольно долго после этого они шли молча. Потом Амелия сжала руку Лукаса:
– Ты о ней не тоскуешь?
– Бывает иногда, – помолчав, ответил Лукас. – У нее была привычка напевать, когда она что-нибудь готовила. Кухаркой она была никудышней, но ее пение... – Он вздохнул. – Голос у нее был соловьиный. Даже маисовая каша с комковатой подливкой сходила за недурное блюдо, если я его ел, слушая мамины песни.
– Мой отец тоже напевает, – сказала Амелия. – Только он не может верно воспроизвести ни одну мелодию, так что его пение больше похоже на кошачье мурлыканье.
– Мой отец обычно насвистывал.
Всю оставшуюся часть пути до города они проговорили о своих родных. К удивлению Лукаса, рассказывая о родителях, он почувствовал, что тяжесть, которая лежала у него на душе три года, уменьшилась. Более того, ему стало проще воздерживаться от замечаний по поводу того, что говорила Амелия о Долли.
Когда наконец они добрались до маленькой сонной Гретны, почти все огни в городе уже погасли. Несмотря на поздний час, Лукас направился в ту же гостиницу, из которой они уезжали, чтобы немедленно объясниться с хозяином насчет его «форейтора».
Хозяин клялся и божился, что не имеет к разбою никакого отношения, твердил, что форейтор Джейми нанялся к нему на работу всего неделю назад. Лукас очень хотел стукнуть хозяина головой о стену и выбить из него правду, как вдруг за спиной у него послышался знакомый голос:
– Что за чертовщина здесь происходит? Мы с женой пытаемся... Уинтер? Это вы?
Лукас обернулся и увидел, что по лестнице спускается его кузен. Он глядел на Кирквуда в полном недоумении, пока не вспомнил, что тот говорил ему о своем намерении бежать с мисс Линли. Очевидно, он в этом преуспел.
Кирквуд ошарашенно переводил глаза с Лукаса на Амелию.
– Ради Бога, что с вами стряслось? – возопил он, потом, распахнув дверь гостиницы, оглядел пустой двор, и его изумление превратилось в негодование. – И что вы, черт возьми, сделали с моей злополучной каретой?
Глава 24
Дорогой кузен!
У меня новости! Лорд Тови получил письмо, в котором говорится, что его дочь и майор Уинтер возвращаются в Лондон и что они обвенчались. Я так хотела бы стать свидетельницей радостного воссоединения семьи! Однако дела в школе требуют моего присутствия. Я вернусь в Лондон так скоро, как только смогу. Жажду услышать от Амелии рассказ о ее счастливой замужней жизни.
Ваш безмерно обрадованный друг
Шарлотта.
Вскоре выяснилось, что «злополучная карета» лорда Кирквуда находится в Карлайле, во дворе той самой гостиницы, в какую велел ее отправить Шотландский мститель. В ней остались нетронутыми все вещи Амелии и Лукаса, но мамелюкская его сабля была использована, чтобы приколоть к задней стенке кареты послание:
Передайте лорду Дунканнону, что ему не уйти от Шотландского мстителя. Однажды я приду к нему получить долг, и тогда он пожалеет о том дне, когда отказался вернуть принадлежащее мне по праву.
Юный Джейми исчез бесследно; Мститель, очевидно, велел ему так поступить после того, как тот доставит его записку в Карлайл. Лукас и лорд Кирквуд провели целый день в объяснениях с местными властями по обе стороны границы, и затем две супружеские четы уехали в Лондон в карете Кирквуда.
Поначалу возможность устроиться в карете казалась Лукасу и Амелии истинным благодеянием, но довольно скоро это обернулось настоящим бедствием. Неумолчная болтовня Сары погрузила Лукаса в мрачное молчание, а попытки Амелии перевести разговор на что-то, помимо драгоценностей, которые намеревалась во множестве приобрести Сара, потерпели крах.
К концу первого дня пути даже лорд Кирквуд начал проявлять признаки раздражения, и Амелия не знала, то ли жалеть его, то ли осуждать. Он вроде бы должен был сознавать, на что идет, вступая ради денег в брак с Дурочкой Сарой. Амелия считала его самого виновным в том, что он выбрал себе в жены такую пустышку.
Но если дни, проводимые в карете, и казались Амелии досадными, то ночи в придорожных гостиницах были чудесными. Они путешествовали не спеша, как истинно цивилизованные люди. Каждый вечер после ужина с Кирквудом и Сарой они старались скорее уединиться в своем номере и в своей постели. Как бы по молчаливому уговору они не говорили о Долли, о Фрайерах, да и вообще разговаривали немного.
Они общались посредством собственных тел, и тела обоих оказались поразительно разговорчивыми. Амелия и вообразить не могла, что мужчина может доставлять женщине наслаждение столь многими способами, не знала она и того, сколько тайн может узнать женщина отеле мужчины. Она старалась не думать о том, что в ласках Лукаса порой прорывается нечто вроде отчаяния, нечто похожее на безысходность. Она понимала, что ситуация с ее мачехой беспокоит его, но ведь в скором времени Уинтер убедится в невиновности Долли. И тогда тучи над их головами рассеются.
И все-таки в последнюю ночь, проведенную в дороге, они не смогли уклониться от разговора на эту тему. Они лежали в изнеможении, тела их переплелись, но Лукас смотрел куда-то в пространство отрешенным взглядом, который появлялся у него все чаще. Амелия скользнула губами по его обнаженной груди, Лукас ответил улыбкой, но Амелия почувствовала, что он в напряжении, когда он взял ее левую руку и потрогал свое кольцо, надетое ей на палец во время венчания.
– В городе я куплю тебе настоящее обручальное кольцо.
– Спасибо, но я предпочла бы носить это.
– Оно принадлежало моему отцу. Мать подарила это кольцо ему в первые годы их брака, и он носил его всю жизнь.
Амелия с минуту разглядывала кольцо, думая о том, как преданно относится ее отец к Долли.
