Фридрих по-отечески относился к слугам, часто обращаясь к ним меin Kind, дитя мое. Однажды солдату-дневальному дали деньги специально для покупки часов: в его обязанности входило следить за временем, чего он не делал. Вместо того чтобы купить часы, он отослал деньги домой. Фридрих тут же об этом узнал. Над солдатом нависла большая угроза, но он был прощен и оставлен дневальным. Некоторое время спустя король слег с лихорадкой, ему прописали лекарство, но пациент отказался его принимать: «Уберите это прочь!»
На посту оказался тот самый дневальный. Он услышал, что жизнь короля зависит от приема лекарства, и силой влил его в рот Фридриху, и когда тот пришел в себя от негодования, гнева и приступа лихорадки, то наградил солдата.
Всю жизнь, где бы он ни находился, король просыпался рано, хотя и позволял себе немного понежиться в кровати — маленькой, узкой кровати в Сан-Суси, — когда ему было уже за шестьдесят. Летом он вставал в 5 утра, иногда раньше; зимой — в 6. На одевание тратил всего несколько минут — сразу надевал одежду, а не халат. Обычно король носил один и тот же голубой мундир 1-го полка лейб-гвардии с красным воротником и обшлагами и со звездой Черного Орла. Как правило, он был в бриджах и сапогах, редко начищенных, а не в чулках.
После того как процедура одевания закапчивалась, паж вносил громадную кучу писем и документов, адресованных королю. Фридрих, просматривая корреспонденцию, раскладывал ее на 3 стопы: просьбы, с которыми нужно согласиться, на которые следовало дать отказ, и бумаги, требующие дальнейшего рассмотрения. Он быстро решал, в какую из стоп нужно положить ту или иную бумагу; к некоторым просителям проявлял удивительное терпение и доброту. «Он терзает меня так часто и бесстыдно, — говорил король об одном из них, — что не может быть совершенно не прав!»
Ровно в 8 часов впускали кабинет-секретаря, Августа Фридриха Эйхеля, добродушного, невозмутимого и очень аккуратного. Он происходил из простой семьи, был сыном армейского сержанта и считался в Пруссии человеком, знавшим больше всех о происходящем и о том, что у короля на уме; он прослужил долгие годы и умер за работой в 1768 году.
Эйхель получал три стопы бумаг с указанием о предварительном решении короля, а затем передавал их четырем секретарям, работавшим в соседней с апартаментами короля комнате. Они просматривали письма и громко, так чтобы Фридрих за завтраком — чашка шоколада и немного фруктов — слышал, выкрикивали их краткое содержание. Фридрих сразу диктовал ответ, назвав секретаря, которому поручалось записывать. Зачем делались копии.
Новый личный секретарь Фридриха, Клод Этьен Дарге[138], заменил любимого Жордана в январе 1746 года. Дарге стал очень близок к нему и часто выступал скорее литературным советником, чем секретарем. Королю, естественно, на этой должности был нужен человек с хорошим знанием французского языка. Немецкий язык Фридриха — это видно по письмам к Фредерсдорфу — неэлегантен и неграмотен, поэтому секретари переписывали его тексты, делая их ясными и правильными с точки зрения официальных требований. Времени у них хватало лишь на то, чтобы быстро съесть тарелку супа и поужинать вечером. В 4 часа дня все письма относились Фридриху на подпись, этот процесс обычно занимал полчаса. Он подписывался «Friedrich», если текст был на немецком языке, и «Frédéric» — если на французском. В 5 часов письма, подписанные и запечатанные, передавались курьерам.
Секретарей отпускали из кабинета каждое утро в 9 часов, и входил адъютант, один из генералов. В 10 часов устраивали «парад», смотр гарнизона Потсдама или дворцовых войск, во время которого Фридрих часто лично командовал одним из гвардейских полков, в этом отражался характер Фридриха-полководца. В полдень король обедал.
Обед был продолжительным, официальным мероприятием, длившимся до двух или даже трех часов дня. Иногда легкую закуску подавали в китайский чайный домик, построенный до того, как в 1756 году разразилась великая война; однако обед был центральным событием дня. В нем принимало участие значительное количество людей, велись оживленные и приятные беседы. На службе у Фридриха состояли 12 поваров, хорошо оплачиваемых, из разных стран: немцы, французы, итальянцы, англичане и русские. Они работали под руководством управляющих кухней, важных должностных лиц. По стандартам королевских домов Фридрих вел сравнительно простой образ жизни, который часто высмеивали за скупость; тем не менее он проявлял интерес к пище. Его письма к Фредерсдорфу часто касались поисков каких-либо продуктов или специй. Ему нравились хорошо перченные блюда, а также фрукты (в Сан-Суси король посадил большое количество фруктовых деревьев). Во время десерта около его тарелки клали карандаш и бумагу, и он лично отдавал распоряжения по обеденному меню на следующий день. Всем другим винам Фридрих предпочитал французские, особенно шампанские, в которые иногда добавлял немного воды. Он любил токайское вино и посылал его в качестве подарка многочисленным членам семьи. Фридрих пил много кофе.
Кое-кто находил беседы в Сан-Суси несколько натянутыми и претенциозными в своей порой казавшейся показной, вычурной изысканности. Они, однако, устраивали Фридриха, ужасно скучавшего по собеседникам, когда те уезжали.
После обеда до начала процедуры подписания бумаг Фридрих гулял или ездил верхом. У него случались сильные приступы ипохондрии, необъяснимого страха болезни, и он очень внимательно относился к своему здоровью. Его письма к Фредерсдорфу полны сообщений и указаний на этот счет. Он сильно страдал от желудочных колик, верил в пользу регулярных физических упражнений.
Во время прогулок Фридриха сопровождал один из придворных. Эта привилегия была не из желанных, поскольку король ходил очень быстро и его всегда раздражала медлительность компаньона. Когда он ездил верхом, его обычно сопровождал лишь конюх. Говорили, что его езда не отличалась элегантностью и явно ему надоедала. Однако он ездил смело и быстро, пришпоривая коня, чтобы разогнать его в галоп. Фридрих любил лошадей, предпочитая вороных и гнедых английских пород, хотя не забывал и старого Мольвиц-Грея. Король лично придумывал лошадям имена. Двумя его многолетними любимцами были Цезарь, умерший незадолго до самого Фридриха, и Цербер, особенная привязанность Фридриха, который в течение почти всей Семилетней войны ходил у него под седлом. Он любил своих коней и всегда беспокоился о них в походах; и хотя скакал на Цезаре или Цербере на марше, перед боем менял их на других. Против правил он приказал седлать Цербера в августовский день 1759 года, когда состоялся бой у Кунерсдорфа, ставший одним из самых страшных поражений Фридриха. В последнюю минуту что-то заставило его передумать, и он сел на другого коня, Сципиона. Сципион в бою был ранен. Цербер остался невредимым.
