- А они есть?
- Что есть? - голос и лицо выражают недовольство, непонятно чем.
- Чувства. Твои ко мне.
- Они были, - говорит все еще с вызовом, но уже гораздо спокойнее.
Понимает, что проговорилась, и преимущество в диалоге перешло ко мне. Она теперь может лишь отбиваться, не нападать.
- Были? В смысле, их уже нет?
- Нет, - произносит тихо после короткой паузы, и я оглушен её “нет”, но она договаривает, и я выдыхаю: - Пока нет. Но я работаю над этим, и у меня обязательно получится.
Весь её запал и горячность сдуваются, как воздушный шарик или проколотая шина. Моя Агата не умеет врать, и именно на это я рассчитывал, когда шел сюда.
- Не надо, - прошу тихо. - Работать над собой не надо.
Снова подхожу ближе, встаю совсем близко, вплотную к ней. Между нами не осталось ни миллиметра пространства, ни милликуба воздуха. Беру ее лицо в свои руки и медленно наклоняюсь. Зависаю в считанных сантиметрах.
- Я люблю тебя, Агата. Я был полным мудаком, но я хочу все исправить. Пожалуйста, позволь мне.
- Я… не понимаю, - глаза ее моментально увлажняются, голос дрожит, но она не дергается, не вырывается из моих рук. - Ты же говорил… Что изменилось?
- Я объясню. Ты послушаешь?
Кивает, не отводя взгляда, будто загипнотизирована.
- Ничего не изменилось, Агата. Я как влюбился в тебя на том острове, практически сразу, как увидел, такую бледнокожую аристократку, наблюдавшую за мной восхищенным взглядом, так и…
- Аристократку? - нервно фыркает она. - Я дочь потомственного пожарного!
- …люблю до сих пор, - продолжаю я невозмутимо, так и поглаживая ее по голове и лицу, - без выходных и перерывов на сон.
- На сон? - не понимает.
- Во сне я тоже тебя люблю. Очень живо и натурально, - усмехаюсь.
Агата моментально заливается краской и торопится сменить тему.
- Тогда почему?.. - не договаривает, но я понимаю и без слов.
Я отпускаю ее лицо и чуть отступаю назад, не желая давить на нее своей близостью. Объяснение наверняка получится долгим и не совсем приятным - накосячил я не слабо и не единожды, - поэтому нежности лучше из уравнения исключить. На время.
- Тогда по глупой обиде - ты уязвила мое больное самолюбие, а я… Я тяжело привыкал к тому, что кто-то вдруг стал важен мне. Важнее всего, - признание дается неожиданно тяжело, и мне приходится глубоко вдохнуть и подумать, чтобы продолжить. - Наверное, я как-то внутренне сопротивлялся, не признавался сам себе, что влюблен и зависим от тебя. Ну, знаешь, восставал против твоей власти надо мной. И когда ты обвинила меня, я… Не знаю, - хватаюсь за голову руками и остервенело шоркаю по волосам. - Сам не понимаю, почему выбрал огрызнуться, а не объяснить. Типа проявил характер. Идиот, че скажешь.
Я усмехаюсь, но Агата внимательно слушает, так и стоя передо мной и глядя снизу вверх.
- Ты этого не знаешь, но я пожалел об этом в тот же день. И вернулся на остров, но вас уже не было. Я был в отчаянии и едва не набил морду администратору отеля за то, что отказался давать информацию о тебе.
Взгляд Агаты резко меняется. В нем появляется недоверие или удивление, она будто в шоке. Я хочу спросить, что случилось, когда она вдруг едва заметно, робко улыбается и говорит:
- Я тоже.
- Что тоже? Едва не избила администратора?
- Тоже передумала, пожалела о том, что наговорила тебе. И всю ночь просидела на твоей вилле. Даже уснула в шезлонге возле дверей. А поняв, что ты съехал, тоже кинулась к администратору. Правда, применила не кулаки, а подкуп, - виновато поджимает губы. - Но ничего не добилась, и не захотела там оставаться. Ты чуть-чуть не успел.
- Ты чуть-чуть меня не дождалась.
Мне до боли в пальцах хочется снова к ней прикоснуться, и я не отказываю себе в этом. Наклоняюсь и легко целую в губы, едва касаюсь. Потом еще раз. И чуть задерживаюсь на них. Агата отвечает, но когда я хочу повторить приятное действие, останавливает меня, приложив к своим губам указательный палец.
- Ты хочет поговорить. И я еще не всё узнала.
- Спрашивай, - вздыхаю обреченно и опускаюсь на диван.
Агата садится рядом, но на достаточном расстоянии. Подчеркивает дистанцию.
Я понимаю и принимаю ее нежелание торопиться. Главное, как мне кажется, мы уже миновали, и я готов еще немного потерпеть.
Я должен ей это.
- Если ты простил мне ту обиду, почему же при встрече на юбилее…
- Довел тебя до обморока? - вскидываю брови в притворном удивлении.
- Нет, - досадливо морщится, - после юбилея. Почему повел себя… так?
“Как мудак”, мысленно перевожу я ее “так”, получается в рифму.
- Я не простил. Любил, готов был забить на то, что случилось в прошлом, объясниться наконец, но не простил. Тогда, - добавляю поспешно, замечая, как она сразу сникла.
- Да, я помню. Ты сказал мне это на свадьбе…
- Лучше забудь. Я был вне себя от злости и бессилия, и говорил совсем не то, что думал. И что хотел сказать.
Я развожу руками, понимая, что извинения безнадежны опоздали.
- Я убеждал себя, что не простил. Обида во мне снова подняла голову и не позволила включить голову мне. К тому же я не знал, что ты сама об этом думаешь. Что чувствуешь ко мне. Это хорошенько вскрывало мне мозг. Я гадал: любишь ли ты меня по-прежнему или же ненависть к альфонсу выжгла все хорошее, что у нас было. Банально струсил, короче. Тупо боялся выдать свои чувства и узнать, что тебе они нафик не сдались, - я продолжаю объяснять и объяснять, надеясь, что она все же поймет. - Я выбрал ждать. И наблюдать.
- И чего высмотрел? - улыбается она.
- Что ты вполне счастлива с Артемом. И это адски меня бесило. Я едва сдерживался, чтобы не разнять вас, когда вы обнимались при мне.
- Ты и сам выглядел не страдающим рядом с Алексой, - парирует Агата полуобиженным, полуобвиняющим тоном, предпочтя защите нападение.
- Виновен, - признаю я и прошу: - Агата, можно я тебя обниму?
Обернувшись на меня, она слегка переигрывает удивление:
- И давно ты начал спрашивать?
Но подсаживается ближе и прислоняется спиной к моей груди. Заключив ее в кольцо своих рук, вдыхаю тонкий аромат волос и шампуня и чуть сжимаю захват, желая еще полнее ощутить её присутствие. Возбуждение приходит незамедлительно, и, чтобы успокоиться, я призываю на помощь безоткатное средство.
“Опарыши. Скользкие, мерзкие, мохнатые, смердящие твари, копошащиеся на дне и расползающиеся по стенкам вонючего контейнера”.
Память живо воспроизводит картинку, виденную когда-то в детстве на одной из нью-йоркских помоек, куда мы однажды забрели с Сойером, ведомые жаждой приключений. Приключений не нашли, никого опасного не встретили, а психику таки подшатнули. Мою так точно.
