– А где же нож? – спросил он.
Вера посмотрела на сына.
– Мера, разве ты не принес их? – удивилась она.
– Ты должна была принести их, – ответил Мера.
– Но когда ты пошел за пастором, ты унес инструменты с собой, – объяснила она.
– Неужели? – смутился Мера. – Наверное, оставил их где-то в большой комнате.
Он встал и вышел за дверь.
Троуэр начал понимать, что происходит нечто очень странное, хотя никак не мог определить, что именно. Он подошел к двери и стал ждать возвращения Меры.
Рядом возник Кэлли, по-прежнему сжимая в руках доску с буквами. Задрав голову, он посмотрел на священника.
– Ты собираешься убить моего брата? – спросил он.
– Это очень недостойные помыслы, нельзя о таком думать, – нахмурился Троуэр.
Появился Мера и смущенно вручил инструменты Троуэру.
– Поверить не могу, я оставил их на каминной полке.
Юноша протиснулся мимо Троуэра в комнату.
Мгновением спустя Троуэр последовал за ним и занял свое место у вытянутой ноги Элвина, прямо напротив черного, выведенного углем квадрата.
– Куда на этот раз вы их задевали? – поинтересовалась Вера.
Троуэр вдруг понял, что его руки пусты, нет ни ножа, ни пилы. Вот теперь он полностью растерялся. Мера передал их ему из рук в руки. Где он мог потерять их?
В комнату сунулся Кэлли.
– Зачем вы сунули мне эти штуки? – спросил он. И в руках он сжимал инструменты.
– Хороший вопрос, – взглянул на священника Мера. – Зачем вы отдали инструменты Кэлли?
– Я не отдавал, – принялся оправдываться Троуэр. – Наверное, ты отдал их ему.
– Я вручил их вам, – сказал Мера.
– Мне их дал пастор, – подтвердил Кэлли.
– Ладно, неси-ка это сюда, – прервала спор мать.
Кэлли послушно вошел в комнату, держа пилу и нож наперевес, словно военные трофеи. Словно возглавляя огромное войско. Да, огромное, великое войско, подобное армии израильтян, которую привел Иешуа, сын Навин, в Землю Обетованную. Так они несли свое оружие, потрясая им над головами, маршируя вокруг града Иерихона[48]. Они шагали и шагали. Шагали и шагали. А на седьмой день остановились, подули в трубы, издали победный крик – и пали стены, и войско, сжимая в руках мечи и кинжалы, ворвалось в город, разрубая пополам мужчин, женщин, детей, всех врагов Господних, дабы очистить Землю Обетованную от грязи, подготовить ее к приходу людей Господа. Под конец дня они по колено утопали в крови, и посреди войска возвышался Иешуа, величайший пророк. Вскинув окровавленный клинок над головой, он закричал. Что он там закричал?
«Никак не вспомнить, что ж он там кричал. Если б я вспомнил, что именно он кричал, то понял бы, почему стою посреди леса, на дороге, окруженной покрытыми снегом деревьями».
Преподобный Троуэр посмотрел на руки, посмотрел на деревья. Каким-то образом он убрел на полмили от дома Миллеров. Совершенно позабыв захватить накидку.
Но затем правда открылась ему. Дьявола обмануть не удалось. Сатана перенес его сюда в мгновение ока, не позволив уничтожить Зверя. Троуэр прозевал возможность обрести величие. Он прислонился к ледяному черному стволу и горько разрыдался.
* * *
Кэлли вошел в комнату, держа нож и пилу наперевес. Мера собрался было покрепче ухватить ногу Элвина, как Троуэр неожиданно поднялся и стрелой вылетел из комнаты, будто ему вдруг страшно приспичило по нужде.
– Преподобный Троуэр, – крикнула вслед мама. – Куда это вы?
Но Мера все понял.
– Пускай идет, ма, – сказал он.
Они услышали, как передняя дверь открылась и по крыльцу простучали тяжелые шаги священника.
– Кэлли, иди закрой дверь, – приказал Мера.
Впервые Кэлли без малейшего возражения повиновался. Мама взглянула на Меру, затем на папу, потом снова на Меру.
– Никак не пойму, чего это он убежал, – произнесла она.
Мера улыбнулся ей и повернулся к папе.
– Но ты-то понял, да, па?
– Может быть, – нахмурился тот.
– Видишь ли, – объяснил маме Мера, – ножи и этот священник не могли находиться в одной комнате одновременно с Элом-младшим.
– Но почему? – воскликнула она. – Пастор же хотел делать операцию!
– Ну, сейчас он этого точно не хочет, – пожал плечами Мера.
Нож и пила лежали на одеяле.
– Па, – позвал Мера.
– Только не я, – ответил он.
– Ма, – обернулся Мера.
– Не могу, – сказала она.
– Что ж, – сдался Мера. – Придется тогда мне освоить ремесло хирурга.
Он поглядел на Элвина.
Лицо мальчика приняло смертельно бледный оттенок, сменивший лихорадочный румянец на щеках. Положение с каждой минутой ухудшалось. Однако Элвину удалось-таки выдавить из себя подобие улыбки и прошептать:
– Видимо, так.
– Ма, будешь оттягивать кожу.
Она кивнула.
Мера взял нож и прижал лезвие к нижней черте.
– Мера, – шепнул Эл-младший.
– Да, Элвин?
– Я выдержу боль и ни разу не дернусь, если ты будешь свистеть.
– Я не могу одновременно резать и придумывать мелодию, – возразил Мера.
– А и не нужно никакой мелодии, – сказал Элвин.
Мера всмотрелся в глаза мальчика. У него не было выбора, и он поступил, как его просили. Ведь нога принадлежала Элу, а если ему хочется, чтобы его оперировал хирург-музыкант, так тому и быть. Мера глубоко вздохнул и принялся насвистывать – не мелодию, отдельные ноты. Он снова приложил лезвие к черной черте и начал резать. Сделав легкий надрез, он остановился, поскольку услышал судорожный вздох Элвина.
– Продолжай насвистывать, – выдавил Элвин. – И режь прямо до кости.
Мера засвистел. На этот раз он рубанул сильно и глубоко. Прямо до кости. Глубокий разрез разошелся по сторонам. Мера подрезал ножом углы и поднял кожу вместе с мускулами. Сначала кровь хлестала фонтаном, но очень быстро остановилась. Элвин, наверное, сотворил внутри себя что-то такое, что остановило кровотечение, решил Мера.
– Мать, – окликнул папа.
Мама наклонилась и отогнула кровавый лоскут плоти. Дрожащими пальцами Эл провел две линии на покрытой красными потеками кости ноги. Мера положил нож и взял пилу. Впившись в кость, она издала противный скрипучий хруст. Но Мера насвистывал и пилил, пилил и насвистывал. Вскоре зараженный кусочек оказался у него в руках. Он ничем не отличался от обычной кости.
