— Мне неинтересно, — с раздражением бросил Карузо. — Твоя задача сделать так, чтобы синьорина Гвидиче поскорее смогла на меня работать.
Ромео смолчал, но его взгляд говорил куда больше слов. Лекарь налил воды в таз, закатал рукава как всегда безупречно-белой рубашки и принялся намыливать руки. Он не спешил, поглядывал на Пелле и Альду, изучал комнату. Только сейчас я поняла, что в инквизиции нет разницы между командирами отрядов, наблюдателями, простыми рядовыми и лекарями. Все они идеально обученные солдаты Великого Брата. Ром закончил с мытьём рук и достал из саквояжа ножницы. Ткань моего платья легко поддавалась острым лезвиям в руках синьора Ландольфи. Получив доступ к ране, он нахмурился.
— Всё плохо? — от волнения я задышала чаще.
— Тише, Гвидиче, — прошептал Ромео, приложив палец к губам. — Будет больно.
— Успокоил, — почти смеялась.
Ром начал нести какую-то чушь — ни слова не понимала. Перевалившись через меня, он сыпал лекарскими словечками, делая вид, что продолжает резать платье. О, Сильван… Я осторожно посмотрела, чем на самом деле занят Ландольфи — он незаметно вытаскивал из ножниц перемычку, что соединяла лезвия.
Глава 23
Незаметно разобрав ножницы, синьор Ландольфи сунул их под мою ягодицу и продолжил заниматься подготовкой к операции. Спасать жизнь любимой синьорины в присутствии врагов — то ещё удовольствие: Карузо сидел в кресле, готовый в любой момент выстрелить, а Альда расхаживала по комнате с моим револьвером за поясом. Надеяться, что у синьора Ландольфи есть оружие посерьёзнее ножниц, не приходилось. Его наверняка обыскали перед тем, как пустить ко мне. Ромео всё ещё внимательно присматривался к позициям, видимо, просчитывая варианты, а я ничем не могла помочь. Разве что время потянуть…
— Ром, — язык ворочался плохо, — прости меня за ту пощёчину. Я не хотела…
— Прощаю. — Он наклонился и, коснувшись губами моих губ, тихо-тихо прошептал: — Сколько в револьвере?
— Одна, — отозвалась почти беззвучно.
— Пелле! — завопила рыбина. — Прикажи, пусть лекарь займётся делом! Хватит уже! — крайняя фраза была адресована нам с Ромом.
— Альда, не ори, — ровным тоном попросил Охотник. — Синьор Ландольфи, поторопитесь, иначе ваша возлюбленная умрёт, а моя родственница сведёт нас с ума.
— Сочувствую вашему брату, пусть и посмертно. Марио не повезло с супругой, — Ромео язвительно хмыкнул.
— Что?! — булькнула рыбина.
— Вы неплохо осведомлены, синьор лекарь, — Охотник приподнял брови. — Но я вынужден согласиться, Альда была плохой женой для Марио.
— А ты?! — голубокровая зло сощурилась, глядя на Охотника. — Разве ты был хорошим братом? Только о деньгах и думаешь, — девушку затрясло. — Родную мать продашь — не моргнешь.
— Успокойся, — лениво посоветовал Пелле.
— Марио собрал стаю, а ты его подвинул и занял место патрона, — её понесло. — Мальчики тебя ненавидят! Я тебя ненавижу!
— Мальчики припускают в штаны от любого шороха! Шавки! — Охотник терял спокойствие. — Перестрелял бы их всех и тебя заодно.
— Заткнись! — вытаращив глаза, визжала голубокровая. — А не заткнёшься, я сама тебя пристрелю!
Сочетание нервного напряжения и капелька язвительности синьора Ландольфи дали потрясающий эффект — вытащив револьвер из-за пояса, Альда наставила его на Пеллегрино. Я дёрнулась вместе с грохотом двух выстрелов, что раздались друг за другом: верёвки сдержали порыв, но всё равно мой раненный бок пронзила резкая, невыносимо сильная боль, и в глазах потемнело. В том, что Пелле попал в цель, а голубокровая промахнулась, сомнений не было: слышала, как рыбина охнула в последний раз, как её тело грохнулось на пол. Ругнувшись, синьор Карузо что-то пролепетал про перезарядку пистолета — заряженного огнестрельного оружия в этой комнате ни у кого не осталось. Ощутив, как рука Рома выдернула из-под меня ножницы, завертела головой, пытаясь сориентироваться, но перед глазами плясали яркие цветные круги. Когда зрение вернулось, я с ужасом поняла, что лекарь на полу отчаянно борется с Охотником. Одна половинка ножниц в руке Карузо, а вторая до сих пор у меня под попой. Привязанная, раненная, я ёрзала по столешнице, сходя с ума от невыносимой боли, пытаясь вытолкнуть лезвие телом, так чтобы оно оказалось ближе к моей руке. Возня синьоров сопровождалась крайне неприличной бранью. Подумать не могла, что Ромео знает такие выражения! Лекарь с рычанием выбил лезвие из хватки Охотника, и оно улетело к двери… Сейчас, ну же! Чего мне стоило вильнуть бедром и не потерять сознание знает только Великий Брат. Поверить не могла — получилось! Тёплый металл обжёг холодную ладонь, и с трудом вывернув кисть в верёвках, я разжала пальцы.
— Ром… — прохрипела как можно громче.
Секунда — и крепкое слово синьора Ландольфи вместе с предсмертным воплем Пелле застыли звоном в моей голове. Больше ничего не слышала и, наверное, ничего не соображала. Надо мной склонился мой лекарь — живой, но его идеальная белоснежная рубашка превратилась в алую подранную тряпку. Не слыша собственного голоса, я, словно ненормальная, без конца повторяла — «кровь, кровь, кровь…» Ромео обхватил мои щёки ладонями:
— Амэ, это не моя кровь, — слух вернулся, и мягкий баритон лекаря унял панику. — Всё хорошо, — десяток нежных поцелуев рассыпался по моему лицу.
С первого этажа доносились разнокалиберные людские голоса, а потом раздался крик Фабио — «инквизиторы!» Бугай, видимо, надеялся предупредить хозяина, но для Пелле это не имело значения. Ему теперь перед Великим Братом за грехи отвечать.
— Всё? Ром, всё закончилось?
— Инквизиция подоспела, но нет — не всё. Надо тебя починить.
Никаких нежностей — мой ласковый Ромео в одно мгновение превратился в лекаря-профессионала. Мылил руки, смывая с них кровь Охотника, доставал из саквояжа склянки, бинты и инструменты. Не знала названия этих металлических штук, но выглядели они ужасно.
— Ты ведь не собираешься?.. — голова шла кругом, я задыхалась от паники. — Ром, дай мне ещё настойки Ши — и всё пройдёт.
— Ага, само рассосётся. Гвидиче, ты мне не доверяешь?
— Не тебе, — на глазах навернулись слёзы, — а вот тем огромным щипцам.
— Не смотри. Просто не смотри. Договорились?
И ведь почти договорились… но вместо обезболивающего Ландольфи предложил мне зажать в зубах деревянный брусок. Не выдержав напора впечатлений, я ушла в мягкую темноту забытья.
***
В нос ударил резкий запах снадобья, я закашлялась и открыла глаза. Сжимая в руке склянку — источник крепкого амбре, передо мной сидел синьор Ландольфи. Дурацкие лекарские штучки… Не сразу сообразила, что меня потряхивает не от дрожи, к которой я уже успела привыкнуть, а от того, что мы внутри двигавшейся кареты. Я лежала на весьма удобном мягком диванчике, а главное — руки и ноги были свободны от верёвок. Тело ломило, под рёбрами гудела тупая боль, но умирать расхотелось. Сложно думать о смерти, когда смотришь в полные любви карие глаза своего будущего.
