— Что же Самуил тебе сказал? — спросил барон.
— При первой встрече он возобновил свой дерзкий вызов.
— Презренный!
— Вот тогда-то я и написала вам, папа, прося вашей помощи, вызывая вас сюда. А во второй раз я видела его восемь или десять дней тому назад на спектакле, который они тут устроили.
И Христина рассказала барону о переселении студентов и о представлении «Разбойников» Шиллера. Чтобы выпутать Юлиуса, она принимала все на себя: она отдалась своему женскому любопытству, пожелала видеть спектакль и увлекла с собой Юлиуса, который уступил этому капризу своей жены. Впрочем, Самуил, по ее словам, имел с ней лишь незначительный разговор после спектакля, причем поклялся ей, что никогда перед ней не появится, если она сама не позовет его. А она, разумеется, никогда его не позовет. А на другой день студенты переселились обратно в Гейдельберг.
— И вот, — продолжала Христина, — эти два месяца Самуил твердо держит свое слово. Поэтому-то и я не писала вам во второй раз, хотя очень удивлялась тому, что от вас не было ответа. В продолжение этих двух месяцев мое счастье ни разу не было нарушено ни видом этого человека, ни воспоминанием о нем, ни даже его именем. И, правду сказать, никогда я не была еще так счастлива и спокойна, как теперь. Вильгельм совершенно здоров, у него не было ни разу ни малейшего недомогания. Юлиус, видимо, уже не чувствует той скуки, которую первое время причиняло одиночество ему, привыкшему к движению и шуму. Теперь и отец, и сын, по-видимому, вполне оправились. Я же только ими двумя и живу. Одна половина моего существа — Вильгельм, другая — Юлиус. Любовь Юлиуса и здоровье Вильгельма, сложенные вместе, и составляют все мое счастье. Я ежедневно благодарю бога и не хотела бы никакого другого рая, кроме того, среди которого живу сейчас.
— А Гретхен? — внезапно спросил ее барон. Христина вздрогнула.
— Гретхен! — проговорила она, пригорюнившись. — Гретхен что-то не показывается никому. Она и всегда была дикая, а теперь стала совсем угрюмая. Раньше была козой, а теперь стала ланью. Кажется, всякое соприкосновение с человеческими существами стало для нее невыносимым. Чтобы не водить самой в замок козу, которая кормит Вильгельма, она совсем ее оставила здесь. Коза теперь живет в замке, и наши люди ухаживают за ней. Люди из Ландека, которым случалось заговаривать с Гретхен, уверяют, что она помутилась разумом, Я сама раз пять или шесть ходила к ее хижине, чтобы повидаться с ней, стучалась и звала ее, но ни разу не добилась ответа. Иной раз я видела ее издали, но каждый раз, как только она меня увидит, она убегает в лес.
— Это странно! — сказал барон. — Я сам прибыл сюда всего полчаса назад, а Гретхен первая подошла ко мне и очень долго говорила со мной.
— Что же она вам сказала?
— Все. О злодействе Самуила, о всех его планах. Он выстроил этот замок. Он может сюда проникнуть, когда хочет. И он виделся с тобой, Христина, не вне замка, а здесь в замке.
— Ну и что же, папа?
— Да то, Христина, что ты не хотела сказать мне всю правду.
Печальная улыбка скользнула по губам Христины. Но она не стала оправдываться.
Барон, одолеваемый сильнейшим волнением, встал с места и большими шагами ходил по комнате.
— Я повидаюсь с Самуилом, — сказал он, — и поговорю с ним. Пусть он бережется. На этот раз я не ограничусь одними словами. Вот только надо переговорить с Юлиусом. А затем я сегодня же вечером поеду в Гейдельберг.
— Извините, папа, — сказала Христина, — я попрошу вас поразмыслить прежде, чем это сделать. Ведь я уже вам сказала, что этот человек вот уже два месяца, как оставил нас в покое. Благоразумно ли будет теперь раздражать его? Признаюсь вам откровенно, что мне стало страшно. Это все равно, как если бы вы сказали, что хотите ударить спящего тигра.
— Скажи, Христина, у тебя есть какая-нибудь особенная причина опасаться такого шага?
Обиженная Христина покраснела.
— Мужчины со своей странной подозрительностью никогда не могут понять, что такое женский стыд, — сказала она, как бы про себя. — Если вы хотите видеть Самуила, барон, то вам нет никакой надобности ехать в Гейдельберг и откладывать до вечера.
— Как так? — сказал барон.
Христина подошла к тому панно, которое ей было указано Самуилом, и придавила пальцем пуговку.
Глава пятьдесят шестая Расплата
— Что ты делаешь, Христина? — воскликнул барон.
— Разве я не сказала вам, папа, — отвечала Христина, — что Самуил Гельб дал мне клятву явиться передо мной не иначе, как по этому сигналу? Ну вот, вам нужно его видеть, я и зову его.
И вся трепеща от страха и от гордости, она нажала пуговку. Пуговка вдавилась, потом внезапно отпрыгнула назад прежде, чем она сняла с нее палец. Это сотрясение передалось и ей, так что она невольно отступила, смущенная и бледная, словно сам Самуил вдруг появился перед ней.
Она с дрожью смотрела на деревянные украшения стены, не зная, откуда он появится. Ей казалось, что он сразу выскочит со всех сторон. Она чувствовала себя как бы окруженной этим невидимым врагом, и за дубовыми украшениями стен ей слышались тысячи шагов. Но стена оставалась немой и неподвижной.
— Никто не идет, — сказал барон, подождав две-три минуты.
— Подождите немного, — сказала Христина.
Все еще продолжая трепетать, она села и не сводила глаз со стены. Но прошло около четверти часа, а стены все не двигались.
— Христина, тебе это либо приснилось, либо этот человек солгал тебе! — сказал барон.
Христина, вся сияющая, встала с места и радостно, глубоко вздохнула.
— В самом деле, вы, кажется, правы, папа! — воскликнула она. — Я совсем рехнулась. Как можно до такой степени трусить! Как могла я поверить, что Самуил пройдет сквозь стену? Нет, конечно, он не придет. Он просто сказал это, чтобы поразить мое воображение, чтобы убедить меня в том, что он всегда тут, рядом со мной, чтобы я постоянно ощущала его около себя, что бы я ни делала, вообще для того, чтобы я каждую минуту была занята им и думала о нем. Он, разумеется, рассчитывал на то, что я никогда не прикоснусь к этой пуговке. А вот теперь, когда я случайно к ней прикоснулась, вся его ложь и обнаружилась. О, боже, как я рада! Благодарю вас, папа, за то, что вы меня надоумили.
Радость ее была до такой степени простодушна и искренна, что барон сразу почувствовал себя и тронутым, и разуверенным.
— Ты доброе и чистое создание, дитя мое, — сказал он, взявши ее за руки. — Если я, сам того не желая, обидел тебя, прости меня.
— О папа!..
В эту минуту слуги, которых Христина посылала искать Юлиуса, вернулись и указали, что они обошли весь лес, но нигде его не встретили.
— А в котором часу Юлиус обычно возвращается с охоты? — спросил барон.
— Да как сказать? К вечеру, часов около шести, — ответила Христина.
