— Она звонила мне перед тем, как сделать это, — признался он Соне. — Я был здорово пьян и мало что понял из ее слов.
— А меня дома не было, я ходила в парикмахерскую, — тихо ответила Соня. — Я знаю, она хотела со мной поговорить. Хотя, если бы ты не был в тот вечер пьян или я не пошла бы в парикмахерскую, что бы это изменило? Ей никто уже не мог помочь, так что не кори себя. Смерть отметила ее еще в детстве, теперь я это точно знаю. — И Соня крепко сжала пасынку руку. В эту минуту он напомнил ей покойного мужа Антонио.
Гондола бесшумно плыла по темной маслянистой воде, а за ней длинной вереницей тянулись катера. Скорбная траурная процессия передвинулась по Канале Гранде, точно скользящая тень по веселому, безмятежному лику. Люди останавливались, провожая глазами похоронный кортеж.
На пьяццале Рома гроб с телом Марии Карлотты должны были переставить в катафалк и везти дальше, в Милан, в семейную усыпальницу Ровести, которая находилась на Монументальном кладбище.
Не замечая направленных на нее телекамер и вспышек фотоаппаратов, Соня стояла у похоронной машины и следила невидящими глазами за тем, как устанавливают гроб. К ней подходили знакомые и близкие, говорили какие-то слова, целовали, пожимали руку. Вдруг она очнулась и заметила рядом с собой золовку Анну, ее мужа Франко, их детей и Пьетро.
— Спасибо, — сказала она и заставила себя улыбнуться. — Я знаю, вы любили ее.
Траурный кортеж, теперь уже автомобильный, медленно направился в сторону автострады. Семья провожала в последний путь младшую и самую любимую внучку великого Джованни Ровести. Соня стояла и смотрела до тех пор, пока машины не скрылись из виду. Торжественная церемония похорон, брошенные на гроб цветы, искренняя и деланая скорбь на лицах многочисленных родственников — все это промелькнуло перед ее мысленным взором, как на телевизионном экране. Да, Ровести безукоризненно выполнят положенный ритуал, Соня в этом не сомневалась. Сама же она вернется домой. Если быть точной, палаццо Маццон больше не был ее домом, как не был он и домом Марии Карлотты. «Бедная любимая девочка! — подумала Соня. — Ты будешь жить в моем сердце, пока оно бьется».
А что будет с ней? У нее больше нет ни семьи, ни дома. Антонио умер. Ушла из жизни Мария Карлотта. Палаццо Маццон принадлежит теперь новым хозяевам… «Там будет видно», — решила Соня и направилась к причалу.
Не отвечая на вопросы назойливых репортеров, она села в катер и сказала:
— К Сан-Марко.
Выйдя из водного такси, она прошла мимо библиотеки Марчана, потом по галерее Прокураций и вошла в кафе «Флориан». Оно отличалось от всех венецианских заведений такого рода особой прелестью. Здесь, в уютных маленьких зальчиках с изысканными фресками, с мебелью девятнадцатого века, царила теплая, интимная атмосфера. В этот час в кафе было мало посетителей, и Соня, пройдя по полупустому залу, села за столик в углу и заказала бутылку шампанского.
Официант сразу же узнал ее, несмотря на косынку, закрывающую рыжие волосы, и темные очки: Соня была постоянной посетительницей «Флориана». Он был стар, работал здесь уже двадцать три года и прекрасно помнил тот день, когда впервые увидел эту красивую женщину. Она ждала тогда ребенка и пришла сюда с мужем, чтобы выпить шампанского за его благополучное рождение. Он точно помнил, они сели именно за этот столик, за которым Соня сидит теперь одна.
Да, теперь она сидела здесь одна, и старый официант с седой головой смотрел на нее добрыми грустными глазами. Он вынул из запотевшего ведерка бутылку, осторожно открыл ее и, налив шампанское в хрустальный бокал, с поклоном подал Соне и отошел.
— До свидания, девочка моя, — точно видя перед собой Марию Карлотту, сказала Соня и подняла бокал.
Потом она поднесла его к губам и залпом выпила до дна.
ГЛАВА 3
Священник прочел молитву, сказал несколько теплых слов о безвременно ушедшей молодой девушке, которую помнил еще ребенком, тяжелые бронзовые ворота семейного склепа закрылись, и Мария Карлотта осталась навеки лежать в холодной тишине рядом с дедом и отцом. Пьетро поднял воротник своего темного плаща и вслед за теткой, кузинами и кузенами медленно двинулся к выходу.
Только сейчас он заметил свою бывшую жену Мануэлу Горини. В безвкусном красном пальто, отороченном черным кантом, прижимая к груди маленькую черную лакированную сумочку, она со скорбным видом шла ему навстречу. «Неужели я когда-то любил эту вульгарную женщину?» — с ужасом подумал Пьетро и инстинктивно сделал шаг в сторону, словно хотел избежать встречи. Мать с отчимом, оказавшиеся рядом с ним, заслонили Мануэле дорогу: ее появление на сугубо семейных похоронах они нашли неуместным. Не обратив ни малейшего внимания на Федерику и ее мужа, Мануэла подошла к Пьетро.
— Немедленно уходите, — прошипела Анна Ровести и грозно посмотрела на свою бывшую невестку. Анна никогда не считала ее членом семьи и, даже когда Пьетро был еще женат на ней, не принимала ее в своем доме.
Мануэла даже головы не повернула в сторону бывшей родственницы.
— Прими мои соболезнования, — сказала она Пьетро и добавила обычным тоном: — Можно тебя на пару слов?
Пьетро посмотрел на нее в упор и почувствовал отвращение.
— О чем нам с тобой говорить? — удивленно спросил он.
— О нашем общем горе, о смерти Марии Карлотты, — мягко сказала Мануэла. — Мне она ведь тоже была не чужая.
Именно эта мягкость (как потом оказалось, насквозь фальшивая) покорила в свое время Пьетро. Он был тогда молод, активен, дела его шли хорошо. Помимо выпуска издательской продукции, он занимался кино, финансировал частные радиостанции. На одной из таких радиостанций и работала десять лет назад Мануэла. Вскоре она стала любовницей своего патрона, потом женила его на себе, а когда он разорился — громче всех обвиняла его в бездарности.
— Ты не имеешь больше никакого отношения к моей семье, — ответил ей Пьетро, — так что прощай.
Он уже хотел отойти, продолжая недоумевать, с чего это вдруг Мануэла решила почтить своим присутствием похороны его несчастной сестренки, как вдруг их окружили репортеры и принялись щелкать камерами. Пьетро поморщился, представив себе первые полосы завтрашних газет. Значит, Мануэла специально устроила весь этот спектакль и заранее известила прессу. Да, хорошим вкусом она и раньше не отличалась, а после бракоразводного процесса стала вести себя и вовсе неприлично.
Почти бегом он бросился догонять своих и присоединился к ним уже в воротах кладбища.
— Ты едешь ко мне, — приказным тоном сказала тетя Анна, когда остальные родственники, попрощавшись, направились к своим машинам. — Поужинаем вместе.
Пьетро уже забыл, когда в последний раз был в доме на улице Сербеллони, где родился и вырос и где жил до тех самых пор, пока Анна, выкупив и его часть, не стала полновластной владелицей всего особняка. Войдя через ажурную чугунную калитку в сад, он вспомнил, как учился здесь кататься на велосипеде, ссорился с двоюродными братьями, ухаживал за девушками, правда, без особого успеха. Здесь, на зеленой лужайке, устраивались когда-то пышные приемы, сюда приходили друзья и влиятельные люди, многие заискивали перед дедом, чтобы только попасть к нему в милость.
