– Все, что ты пожелаешь.
– Проводи Кормака и короля за темную реку.
– Исполню.
– Прощай, Гильгамеш.
– Прощай, моя мать. – Нагнувшись, он поцеловал ее в лоб, потом сошел с тронного возвышения и остановился перед Кормаком. – Попрощайся с друзьями. Ты возвращаешься домой, деревенщина.
– Мы проводим тебя, – сказал Викторин.
– Нет, – ответил Кормак, пожимая его руку пожатием воина. – Вам надо идти вперед, да сопутствуют вам ваши боги.
Викторин поклонился и подошел к Мэдлину.
– Пойдем с нами, – сказал он. – Быть может, Альбайн прав… и все-таки… все-таки рай существует.
– Нет! – крикнул Мэдлин, пятясь от него. – Я вернусь в мир! Вернусь!
Он повернулся и, спотыкаясь, вышел из залы в Пустоту.
Кормак склонился перед Горойен:
– Благодарю тебя, госпожа. Больше мне сказать нечего.
Она не ответила, и он, взяв Утера за руку, повел его из залы, следуя за высокой фигурой закованного в доспехи Гильгамеша.
Весь долгий путь Гильгамеш не сказал ни слова.
Глаза его были устремлены вдаль, мысли оставались тайной. Страх Кормака все рос, по мере того как монета на его ладони становилась темнее, плотнее.
Наконец они добрались до реки и увидели барку у разрушенного причала. Чудовище в ней, увидев Кормака, встало, и его красные глаза блеснули злорадным торжеством.
Гильгамеш шагнул к барке, протягивая меч перед собой. Чудовище словно бы улыбнулось и раскинуло руки, подставляя грудь. Меч погрузился в нее, и чудовище исчезло. Кормак спустил короля в утлое суденышко, потом спустился сам вместе с Гильгамешем.
– Почему он не сопротивлялся?
Гильгамеш снял шлем и бросил его в воду. Потом совлек с себя доспехи и швырнул туда же, взял шест, направил барку поперек реки и прижал ее к противоположному берегу.
Кормак снова помог Утеру – на этот раз выбраться из барки. Перед ними зиял вход в туннель, и Кормак обернулся.
– Ты пойдешь с нами?
Гильгамеш негромко засмеялся.
– Пойти с вами? Перевозчик не может покинуть свою ладью.
– Не понимаю.
– Когда-нибудь поймешь, деревенщина. На реке всегда должен быть Перевозчик. Но мы еще встретимся.
Он отвернулся и оттолкнул барку от берега в тень.
Кормак вял короля за руку и начал подниматься по крутому склону к туннелю. Высоко над ними мерцал свет, словно отблески дальнего костра.
Медленно они зашагали к нему.
* * *
Кормак проснулся от ноющей боли в спине и мучительного голода. Он застонал и услышал женский голос:
– Хвала Господу!
Он лежал на чем-то твердом и при попытке пошевельнуться обнаружил, что его тело словно окостенело, руки и ноги затекли. Над его головой стропила поддерживали высокую кровлю.
– Лежи-лежи, юноша!
Он не послушался и принудил себя сесть. Она поддержала его за локоть и принялась растирать ему спину, когда он пожаловался на боль. Рядом с ним лежал Кровавый король в полном вооружении. Его огненно-рыжие волосы отросли, и у корней и на висках проглядывала седина.
– Он жив? – спросил Кормак, беря короля за руку.
– Он жив. Успокойся.
– Успокоиться? Мы только что вышли из Ада!
Дверь напротив него отворилась, и вошла женщина в белом одеянии. Глаза Кормака широко раскрылись: он узнал в ней женщину из пещеры Сол Инвиктус, мать, оставившую там своего ребенка.
СВОЮ мать.
В нем забушевали чувства, и каждое стремилось взять верх: гнев, изумление, любовь, печаль. Ее лицо все еще было прекрасным, в глазах стояли слезы. Она протянула к нему руки, и он обнял ее, притянул к себе.
– Мой сын, – прошептала она. – Мой сын.
– Я привел его, – сказал Кормак, – но он все равно спит.
Она мягко высвободилась из его объятий и погладила бородатую щеку.
– Мы поговорим немного погодя. Так много надо сказать… объяснить…
– Тебе ничего не нужно мне объяснять. Я знаю, что произошло в пещере… и прежде. Мне больно, что жизнь принесла тебе столько страданий.
– Жизнь нам ничего не приносит, – сказала она. – В конечном счете мы сами выбираем свои пути, а когда они заводят в тупик, вина наша. И все же меня грызут сожаления, такие страшные сожаления! Я не видела, как ты рос, мы не разделяли чудес.
Он улыбнулся.
– Я все-таки их видел.
Утер тихонько застонал, и Лейта обернулась к нему.
Но Кормак положил руку ей на плечо.
– Есть что-то, о чем тебе следует знать. Он потерял рассудок. Его подвергали пыткам, которые я не стану описывать.
Лейта подошла к королю. Его глаза открылись. Слезы из них потекли в ее волосы.
– Не знаю, – сказал он.
Она нежно взяла его лицо в ладони.
– И не нужно знать, любовь моя. Я здесь. Лейта здесь.
Его веки медленно опустились, и он опять заснул.
Кормак почувствовал, как ему в спину повеяло холодом, и услышал шаги нескольких человек. Оглянувшись, он увидел молодого рыцаря со светлыми, коротко остриженными волосами и двух стариков – высокого, чьи длинные седые волосы были заплетены в косу по обычаю южных племен, и щуплого, который шел, заметно прихрамывая. Они остановились и поклонились Кормаку.
– Добро пожаловать, – сказал старик с косой. – Я Гвалчмай, а это Прасамаккус и Урс, который называет себя Галеадом.
– Кормак Даймонссон.
Прасамаккус покачал головой.
– Ты сын Утера, верховного короля Британии. И наша надежда на будущее.
– Не возлагайте на меня своих надежд, – сказал он им. – Когда это завершится, я вернусь в Каледонские горы. Здесь мне делать нечего.
– Но ты же рожден стать королем, – возразил Гвалчмай. – И другого наследника нет.
Кормак улыбнулся.
– Я родился в пещере, меня вырастил однорукий сакс, который знал о благородстве больше всех, кого мне довелось встретить с тех пор. Мне кажется, королю необходимо особое умение – и не только в ведении войны. Этого умения у меня нет, и, более того, я не хочу его приобретать. У меня нет желания управлять жизнями других людей. Я не хочу быть наследником Кровавого короля. Я убивал людей и сражал демонов; я отправлял души во мрак и прошел через Пустоту. Этого достаточно.
Гвалчмай, видимо, собирался настаивать, но Прасамаккус поднял ладонь.
– Ты должен всегда оставаться самим собой, принц Кормак. Ты упомянул Пустоту. Расскажи нам про короля.
