Он никогда не поймет ее, никогда.
– Я не могу, – ответила Айрин. – Я просто не могу. Мне жаль.
Мартин отпустил ее руку – она знала, что все будет именно так – и взял пульт от телевизора. Передачу «Вопросы и ответы» они смотрели в молчании.
* * *
Энн поклялась, что не станет думать о том, что сегодня день рождения ее мужа. Если эта мысль случайно возникнет в ее голове, а оно так и будет, она просто прогонит ее и станет думать о другом. Таким было ее намерение, но на деле ничего не вышло.
Весь день Том присутствовал где-то на краю сознания. Она могла вспомнить все дни его рождения с того времени, как они начали выходить вместе, и еще несколько до этого, когда он был больше собственностью Генри, чем ее. Энн не забыла свой первый подарок в день его двадцатишестилетия, всего через несколько недель после того, как он обратил на нее внимание и пригласил на свидание. Тогда она все время сомневалась, не знала, сколько денег надо потратить, что написать в открытке. Что подарить тому, кого обожаешь всю свою жизнь и не хочешь спугнуть?
Поэтому она спросила его друга Генри, и тот пришел ей на помощь.
– Купи ему книгу, – сказал тогда он. – Только что вышла новая книга Алана Беннетта, ему нравится этот автор.
Поэтому Энн купила книгу в твердом переплете, которая выглядела вполне респектабельным и совсем не чрезмерным подарком. Потом Энн дарила ему лосьоны после бритья и одежду, и другие книги, и золотой зажим для галстука в тот год, когда они поженились, и картину, которой он восхищался и которая обошлась в три раза дороже той суммы, которую планировала потратить Энн.
Сегодня ему исполнилось тридцать шесть лет, и она ничего ему не покупает. Она двигается дальше, учится жить без него. Ей тридцать один, никто не скажет, что это уже «вниз с холма».
Энн натянула резиновые перчатки и начала наполнять таз горячей водой. Она могла бы сказать, что ей больше ничего и не нужно. Но это было бы ложью.
* * *
– Я очень счастлива, – объявила Пилар, – что ушла от этой kale.[4]
Зарек догадался, что значит это слово, но решил, что реплика его соседки по квартире не требует ответа, поэтому ограничился сочувствующим выражением лица.
Пилар запрокинула голову, высыпала в рот остатки конфет из пакетика «M amp;M’s» и громко захрустела ими.
– Но я буду скучать без Эмили, – печально добавила она. – Я не смогла с ней попрощаться, поэтому чувствую себя ужасно.
– Ужасно.
– Может быть, – продолжала Пилар, смяв пустую упаковку и отправляя ее в мусорное ведро, – в твоем кафе будет работа для меня.
Зарек с ужасом представил, что Пилар будет рядом с ним все долгие рабочие часы, а потом еще и дома. Он поискал отговорку и нашел:
– Но у тебя хорошо получаться с детьми. Я думаю, ты должна искать другую работу, как эта.
Пилар только отмахнулась.
– Да-да, я искать другую работу помощницы, но я приходить и в твое кафе. Я должна пробовать все.
– Да, – с упавшим сердцем согласился Зарек. – Может быть, ты есть права.
– Я приходить, когда ты на работа, и я буду говорить с твой босс, – пообещала Пилар. – Ты сказать, что я хороший работник и очень честная, потому что это правда.
– Конечно, – еле слышно отозвался Зарек.
– Завтра я приходить.
– Это вторник, – напомнил ей Зарек. Он нашел отговорку. – Вторник – мой выходной.
Пилар пожала плечами:
– Тогда я приходить в среду.
Вошел Антон и объявил, что ужин готов. Зарек пошел следом за ним на кухню с ощущением надвигающейся беды.
Вторник
Мег подняла голову, когда дверь детского сада распахнулась.
– Привет! – удивленно поздоровалась она. – Каким ветром тебя сюда занесло?
– Глазам не верю. Ты воспитательница? – Айрин указала на Эмили, склонившуюся над мозаикой. – Она моя дочь.
– Ты шутишь.
Первое появление матери-невидимки через шесть недель после того, как Эмили начала посещать детский сад. До этого Мег встречалась только с Мартином, отцом девочки, и Пилар, помощницей по хозяйству. Именно Мартин, забравший Эмили накануне, тихонько сказал Мег, что Пилар от них ушла. Утром он завез Эмили, и все три часа девочка была не в настроении.
И вот является ее мать, которая, как была убеждена Фиона, своего ребенка не любила.
Эмили подняла было голову и быстро опустила, снова занявшись мозаикой.
– Где Пилар? – плаксиво спросила она.
Айрин подошла к ней и присела на край стола рядом с дочкой.
– Ты же знаешь, что Пилар больше у нас не работает, – беззаботно сказала она. – Папочка тебе говорил. Идем, надевай курточку.
На Айрин был кремовый тренч, на ногах красные туфли на очень, очень высоких каблуках.
– Эмили, – позвала она, когда девочка не шевельнулась, – пора идти. Мег ждет, ей надо запереть детский сад. Бери куртку.
– Пилар всегда приносит мне ее, – ответила Эмили, укладывая фрагмент мозаики на место.
Мег быстро подошла к крючкам на стене и сняла желтую курточку Эмили.
– А вот и наша курточка, – жизнерадостно пропела она, протягивая ее Айрин. Та молча взяла куртку дочери, ее лицо не дрогнуло.
– Идем, – повторила Айрин, в голосе послышались суровые нотки. – Пора домой.
Эмили выбрала из кучки еще один элемент мозаики.
– Я не закончила, – сказала она.
– Думаю, твоя мамочка торопится, малышка, – вмешалась Мег. Только сцены ей не хватало перед тем вожделенным покоем за ленчем.
– Она не мамочка, она Айрин, – возразила Эмили. – Я должна закончить мозаику.
– Нет, не должна, – Айрин схватила ее за руку и рывком поставила на ноги. – Пора идти домой.
Личико Эмили сморщилось, когда мать запихивала ее руки в рукава желтой курточки. Мег стояла рядом и ничего не могла сделать.
– Прошу прощения за все это, – понизив голос, извинилась Айрин, подталкивая беззвучно плачущую Эмили к двери. – Пилар ужасно ее избаловала. Поэтому нам пришлось ее уволить.
Мег вспомнила тот восторг, с которым Эмили встречала пришедшую за ней Пилар. Помощница ничуть ее не избаловала. Но что изменится, если она скажет об этом сейчас?
– Увидимся завтра, Эмили, – окликнула ее Мег, но девочка не обернулась. Мег собрала кусочки мозаики в коробку. Айрин не умерла бы, если бы подождала немного.
По какой причине все-таки ушла Пилар?
* * *
Казалось, день не проходит, а еле-еле ползет. Всякий раз, когда Джеймс смотрел на свои часы, он испытывал раздражение из-за того, что прошло так мало времени. Ленч был давным-давно, а еще нет даже половины четвертого.
