Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
Я пыталась уговорить себя, что не могу учиться в Кембридже по другим причинам, связанным с классовой принадлежностью и статусом. Я была бедна, я выросла в бедной семье. Я могла стоять на крыше церкви под порывами ветра и не сгибаться. Такой человек не принадлежит Кембриджу: ни строитель, ни блудница. В тот день я записала в дневнике: «Я могу учиться в школе. Я могу купить себе новую одежду. Но я останусь той же Тарой Вестовер. Я умею выполнять такую работу, какая не по силам ни одному студенту Кембриджа. И даже если на нас будет одинаковая одежда, мы останемся разными». Одежда не могла исправить меня. Во мне было что-то гнилое, и зловоние было слишком сильным и едким, чтобы его можно было прикрыть простой одеждой.
Не знаю, догадывался ли об этом доктор Керри. Но он понял, что одежда для меня – это символ того, почему я не принадлежу этому месту и никогда не смогу принадлежать. Об этом он сказал мне, уходя и оставляя меня в изумленном восторге перед огромной церковью.
– Главное, что нас определяет, скрывается в нас самих, – сказал он. – И в тебе, Тара. Профессор Стейнберг сказал, что чувствует себя Пигмалионом. Вспомни эту историю. – Он помолчал, глаза его горели, голос стал громче: – Элиза была всего лишь бедной цветочницей в красивом платье. Пока она не поверила в себя. И тогда стало не важно, какое платье она наденет.
29. Выпуск
Программа закончилась, и я снова оказалась в университете Бригама Янга. Кампус был таким же, как всегда, и мне легко было забыть Кембридж и вернуться к прежней жизни. Но профессор Стейнберг твердо решил не дать мне забыть. Он прислал мне документы на получение стипендии Гейтса и объяснил: это примерно то же, что и стипендия Родса, только в Кембридже, а не в Оксфорде. Стипендия включала в себя полную стоимость обучения, проживания и пансиона. Я была убеждена, что для такой, как я, это просто невозможно, но профессор настаивал, и я заполнила документы.
Вскоре после этого я заметила другое отличие, еще один небольшой сдвиг. Вечера я проводила со своим другом Марком. Он изучал древние языки. Как и я (да и почти все, кто учился в университете Бригама Янга), Марк был мормоном.
– Как ты думаешь, люди должны изучать историю церкви? – спросил он.
– Думаю, да.
– А если это сделает их несчастными?
Мне казалось, я поняла, что Марк имеет в виду, но все же дождалась, пока он не объяснит.
– Многим женщинам трудно сохранить веру, когда они узнают о полигамии, – сказал он. – Моей маме, например. Не думаю, что она когда-нибудь сможет это понять.
– Я тоже этого никогда не понимала.
Наступила напряженная пауза. Марк ждал, когда я скажу, что молюсь, чтобы обрести веру. И я действительно много раз молилась об этом.
Мы оба думали о нашей истории, а может быть, только я. Я думала о Джозефе Смите, у которого было сорок жен. У Бригама Янга было пятьдесят пять жен и пятьдесят шесть детей. Церковь положила конец временной полигамии в 1890 году, но никогда не отрекалась от этой доктрины. В детстве мне говорили (отец и учителя в воскресной школе), что в нужный момент Бог восстановит полигамию, а в загробной жизни я стану одной из жен. Количество жен-сестер будет зависеть от праведности моего мужа: чем более достойную жизнь он будет вести, тем больше жен будет ему дано.
Я никогда не могла с этим примириться. В детстве я часто представляла себя на небесах – вот я в белом платье стою рядом с мужем и нас окружает жемчужный туман. Но когда камера отъезжала, я видела за нами еще десять женщин в таких же белых платьях. В моей фантазии я была первой женой, но знала, что никакой гарантии у меня нет. Я могу оказаться в самом хвосте долгой череды жен. Сколько я себя помню, именно так я представляла себе рай: мой муж и его жены. Арифметика была болезненной: грустно было понимать, что в божественном представлении один мужчина равен бесчисленному множеству женщин.
Я вспомнила свою прапрабабушку. Впервые я услышала ее имя, когда мне было двенадцать. У мормонов в этом возрасте девочка перестает быть ребенком и становится женщиной. В двенадцать лет на уроках в воскресной школе появляются слова «чистота» и «целомудрие». В этом возрасте мне было поручено узнать историю кого-то из моих предков. Я спросила у мамы, кого мне выбрать, и она не задумываясь ответила: «Анну Матеа». Я произнесла это имя вслух. Мне показалось, что оно пришло из какой-то сказки. Мама сказала, что я должна почитать Анну Матеа, потому что она сделала мне подарок: мой голос.
– Это ее голос привел нашу семью в церковь, – сказала мама. – Она услышала мормонских миссионеров, которые проповедовали на улицах норвежского города. Молилась, и Господь даровал ей веру и знание того, что Джозеф Смит пророк Его. Она рассказала все своему отцу, но он слышал о мормонах и не позволил ей принять крещение. Тогда Анна спела для него мормонский гимн «О Отец мой». Когда она закончила петь, на глазах отца выступили слезы. Он сказал, что религия, в которой есть такая прекрасная музыка, истинна. Они приняли крещение вместе.
Когда Анна Матеа обратила родителей в свою веру, семья решила поехать в Америку и встретиться с пророком Джозефом. Они два года копили деньги на поездку, но все равно их не хватило на всех. Анна Матеа осталась дома.
Путешествие было долгим и тяжелым. Когда они добрались до Айдахо, до мормонского поселения Ворм-Крик, мать Анны тяжело заболела и оказалась на грани смерти. Последним ее желанием стало еще раз увидеть дочь. Отец написал Анне, умоляя ее любыми средствами приехать в Америку. Анна была влюблена и собиралась выходить замуж. Но она бросила в Норвегии своего жениха и пересекла океан. Мать ее умерла, прежде чем Анна достигла берегов Америки.
Семья находилась в отчаянном положении: денег на то, чтобы отправить Анну обратно к жениху, не было. В эти нелегкие для семьи времена священник убедил девушку выйти замуж за богатого фермера, став его второй женой. Первая жена фермера была бесплодной. Когда Анна забеременела, женщина преисполнилась к ней лютой зависти. Анна боялась за своего ребенка. Она вернулась к отцу, где родила двойню, но суровую зиму пережил только один из близнецов.
Марк все еще ждал моего ответа. Потом сдался и пробормотал то, что должна была сказать я. Он сказал, что сам толком не понимает, но точно знает: полигамия – это принцип, установленный Богом.
Я кивнула. Произнесла нужные слова и уже ожидала привычной волны унижения при виде образа, который давно поселился в моем разуме: я, одна из многих жен, стою за спиной безликого мужчины. Но образ не появился. Я погрузилась в собственный разум и обнаружила там новое убеждение: никогда не стану одной из жен. Внутренний голос произнес эти слова с абсолютной убежденностью. От этих слов я задрожала. А что, если так решил Бог? «Ты все равно не сделаешь этого», – ответил внутренний голос. И я знала, что так и будет.
Я снова подумала об Анне Матеа. Я думала о том мире, в котором она, повинуясь пророку, смогла покинуть своего любимого, пересечь океан, вступить в брак без любви, стать второй женой, а потом похоронить первого ребенка, для того чтобы ее внучка в двух поколениях пересекла тот же океан неверующей. Я была наследницей Анны Матеа: она подарила мне свой голос. Но почему же она не подарила мне своей веры?
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
