Стивен Хокинг– Весьма необычное местечко это Старое Озерное, – сказала Виктория, и я очнулся, как ото сна. «Весьма», «местечко», что это за нежные словечки? Нет, я все помнил, и слышал, и понимал, но как будто через несколько слоев ваты.
Застряв между реальным миром и миром, в который уже мало-мальски подготовился перейти, я все никак не мог сообразить, где оказался в конце концов. Мозг мой уже, конечно, отметил, что операция по спасению прошла успешно, что люди в камуфляже были из специальной группы захвата, а не убийцы, нанятые Анатолием, но тело, прихваченное ледяной рукой ужаса, как будто застыло и законсервировалось. Все вокруг вызывало у меня одни вопросы.
Прямо передо мной в казенном кабинете сидела моя тетка, разодетая так, будто собралась давать интервью Первому каналу: кудри, макияж, красные губы, ногти в тон. На ней был черный обтягивающий свитер, больше похожий на водолазку, джинсы с широким дизайнерским поясом, вышитым разноцветными этноузорами, и уже знакомые по корпоративу в ресторане с «Русским минералом» туфли на платформе и комарином каблуке.
Рядом с Викторией, ровно под портретом президента, сидел наш старый знакомый Борис. Борис ничем не отличался от сотен и тысяч таких же, как он, следователей из кабинетов следственных учреждений: костюм цвета «мокрый асфальт» влажно поблескивал всеми обращенными к свету поверхностями, серый галстук, безликая армейская стрижка. Борис был давним Викиным коллегой, им приходилось даже раскрывать убийства. Собственно, вот в этом и была главная странность. Работал Викин знакомый в отделе по особо тяжким преступлениям Следственного комитета, и видели мы его только в тех случаях, когда где-то имелся труп. Судя по всему, в этот раз роль несостоявшегося трупа исполнял я. Или были еще?
Не по-российски длинное и при этом пухлощекое лицо следователя было удивительно спокойно для его рода деятельности. Если отвлечься от обстановки, то Борис мог бы сойти за английского аристократа: высокие скулы, массивный подбородок, маленькие глаза. И в общем-то ничего нового в его внешности для меня не было, но почему-то сегодня несоответствие особенно резало глаза.
Слева от президентского портрета восседал помощник прокурора города, мужчина средних лет в синем мундире с отвисшими щеками и сосредоточенным взглядом карих глаз. Как бы затерто ни было сравнение, он походил на грустного пса-сенбернара. Помощника прокурора я знал, но вживую видел впервые. Справа от портрета расположились командир группы быстрого реагирования, крупный крепкий брюнет в камуфляже, и рядом с ним брюнет поменьше – Селиверстов, который, узнав о случившемся, тут же предложил свои услуги в качестве моего юридического представителя. Бесплатно.
Опустив глаза, я обнаружил у себя на животе какой-то странный ярко-розовый рулон. Через некоторое время я разобрался, что двигать могу только одной рукой, а рулон подвешен на шее. Боли я не чувствовал, зато ощущал тонкий железный привкус во рту. Все симптомы говорили о том, что в меня вкачали какое-то обезболивающее, причем это явно был анальгетик опиатной группы. Я попытался сфокусироваться, но предметы слегка двоились, что говорило в пользу моего диагноза. Итак, они засобачили мне полимерный гипс розового цвета, накачали наркотой и привезли в участок. Не самое плохое завершение моих сегодняшних приключений.
– На хозяйство «Старое Озерное» я обратила внимание еще несколько недель назад, – говорила Виктория, а мужчины сидели кружочком и слушали ее с некоторым недоумением на лицах. – По странному стечению обстоятельств именно главный герой сегодняшнего шоу, – тетка кивнула в мою сторону, – мой племянник Александр привез мне дело из этого фермерского хозяйства, где он, по еще более необъяснимым для меня причинам, проходил ветеринарную практику. Я как раз работала над делом о профсоюзе, когда Саша передал мне на анализ статьи газеты «Сельское обозрение», порочащей деловую репутацию руководителей «Старого Озерного». Сначала я не придала этим газетам никакого значения. Отложила: срок истечения давности по клевете – три года. Не горит…
Прокурор начал покашливать и крутиться на стуле, видимо, сигнализируя о том, что надо бы поближе к делу, однако Виктория взглянула на него из-под очков взглядом охотника, приметившего жертву, и он сел ровно, вспомнив, наверное, о своей школьной училке по русскому языку.
– Однако кое-что все-таки заставило меня обратить на эти газеты чуть больше внимания, – продолжала Вика. – В номере, где была опубликована статья о национальной вражде в Старом Озерном, я обнаружила ничем не примечательный на первый взгляд материал об аварии грузовика с химическими отходами на дороге к фермерскому хозяйству. А в следующей газете про старую корову была информация о том, что пустующая земля рядом со Старым Озерным скоро приобретет нового владельца…
– Что это нам дает? – осторожно поинтересовался Борис.
– Само по себе – ничего. Я ничего не могла бы понять по этим разрозненным фактам, если бы Саша не привез мне целую подшивку газет за год. Даже не знаю, зачем это было нужно, подозреваю, что это что-то из истории о пятом чувстве и тому подобных средствах измерения реальности.
Помощник прокурора передернул щеками и уставился на Викторию так, будто перед ним сидела говорящая рептилия. То же сделал и спецназовец. Мужики теряли терпение. Вика повернулась к прокурору, поправила кудри, широкой волной падавшие на ее левое плечо, и тоже посмотрела на помощника прокурора чуть более внимательным, чем было прилично для момента, взглядом, а потом поинтересовалась с самым серьезным видом:
– Понимаете, о чем я?
Прокурор порозовел до кончиков ушей и ничего не ответил. Я мысленно улыбнулся. Вика во всеоружии, можно расслабиться. Викина картинная прерафаэлитовская красота придавала и без того странным событиям какой-то еще более зловещий, условно-театральный смысл. Интересно, зачем она так разрядилась?
Следователь Борис, как и Селиверстов, уже успели привыкнуть, а остальным нужно было просто смириться, что вместо того, чтобы петь голосом, от которого за спиной колышется голубое море, а белый песок шепчет непристойности в уши кудлатым пальмам, или вместо того, чтобы уплывать на роскошной яхте в теплые страны, или, на совсем худой конец, вести кулинарную передачу, эта странная дама сидит в кабинете, пропахшем мужским потом, перед облеченными правовыми полномочиями товарищами, качает ногой в затейливой туфле и, не обращая внимания на когнитивный диссонанс вокруг, рассказывает, как она сделала их всех, вместе взятых, не слезая с собственного дивана. Мне стало весело от этих мыслей, и я рассмеялся.
