СО СВОЕЙ КОЛОКОЛЬНИ.
Летом 1976 года, когда Виктор Львович Корчной не вернулся из поездки в Голландию и попросил там политическое убежище, в приморском городе Сочи проходил очередной чигоринский мемориал. Василий Васильевич Смыслов, прохаживаясь по пляжу в окружении участников турнира, кивал на меня и, лукаво щурясь, приговаривал: «Берегите Виктора Львовича, он у нас теперь один остался…»
Шутка нравилась, гроссмейстеры улыбались… Вскоре, однако, им стало не до смеха. Спортивное начальство предложило подписать коллективное письмо с резким осуждением коллеги- невозвращенца. Лишь немногим удалось избежать позора. Среди них — Михаил Моисеевич Ботвинник, чей отказ от подписи имел для меня неожиданные последствия.
«Охотники на привале». Виктор Хенкин, Виктор Корчной и Петра Лееверик. Москва 2004 г.
Тем же летом я провел неделю в пионерском лагере «Орленок», где написал статью о шахматной школе Ботвинника, проводившего там очную сессию. Статья была опубликована в одном из ближайших номеров газеты «Комсомольская правда», шахматным обозревателем которой я значился, и привлекла внимание.
На следующий день меня вызвал тогдашний редактор газеты Л. Корнешов.
— Вам известно, — спросил он, — что Ботвинник отказался подписать письмо советских гроссмейстеров, осуждающих бегство Корчного?
— Известно, — ответил я. — Ботвинник никогда коллективных писем не подписывает.
— А вам известно, — продолжал он, — что «Голос Америки» назвал вашего Ботвинника «совестью советских шахмат»?
Я промолчал. В те времена слушать «Голос Америки» и прочие «вражеские» голоса запрещалось. Передачи глушились специальными установками, однако российские умельцы ухитрялись ловить их даже на свои хилые приемники.
— В такой момент, — продолжал главный редактор, — вам не следовало предлагать к публикации материал о Ботвиннике. Вы допустили политическую беспринципность.
Я почувствовал себя, как на партийном собрании, на которых, к счастью, никогда в жизни не бывал.
— Лев Константинович, — произнес я на голубом глазу, — могу ли я расценивать ваше замечание как рекомендацию регулярно слушать «Голос Америки»?
Корнешов посмотрел на меня, как на ненормального. Но я уже закусил удила:
— Тогда распорядитесь, чтобы его не глушили.
Меня отстранили от работы на два месяца — в Кодексе законов о труде была такая мера взыскания. Зато теперь я могу с полным основанием говорить, что пострадал за Ботвинника и моего двойного тезку, стародавнего товарища Виктора Львовича Корчного.
А встретились мы впервые 50 лет назад в Риге на командном первенстве СССР. Ему было 23 года, он учился на историческом факультете Ленинградского Университета. Когда нас познакомили, я, смеясь, воскликнул:
— Прекрасно! Будете писать историю шахмат.
Молодой мастер пренебрежительно фыркнул и процедил сквозь зубы:
— Не я напишу, обо мне напишут.
Что-то знакомое послышалось в его словах. Вернувшись в Москву, я разыскал первоисточник. В 1896 году на вопрос историка Л. Бахмана, почему он не хочет написать о себе книгу, первый чемпион мира Вильгельм Стейниц ответил: «Я не историк шахмат, я сам кусок шахматной истории, мимо которого никто не пройдет. Я о себе не напишу, но уверен, что кто-нибудь напишет…»
Ответ Корчного не показался мне верхом скромности, но Виктор Львович не слишком ошибся в своем предсказании. Океан лжи и грязи, вылитый на одного из сильнейших гроссмейстеров мира советскими спортивными функционерами и беспринципными журналистами, составил бы не один том в новейшей истории шахмат.
