Нелли умиленно смотрела на нее как на куклу, приготовленную в подарок любимой дочери, гордилась плодами своих трудов, и ничего не отвечала, но ее взгляд и тон, когда она сообщила, что машина подана, говорили вместо нее. Словно мать, выдающая замуж свою дочь, подумала Ада, словно мать, отправляющая ребенка на фронт. Она чувствует, что с чем-то расстается.
– Такая честь, – всплеснула руками Нелли, когда они прощались у лифта. – Илья Александрович будет так счастлив.
Ада улыбнулась – нет, не будет, но к чему об этом сейчас. У них у каждого – свой праздник, свой повод для гордости и торжества. И хватит об этом думать.
Ее сердце колотилось так сильно, что Сайровский отметил ее румянец, и тут же принялся сверлить масляным взглядом ее чересчур откровенно открытую грудь, но это было неважно, так неважно, она думала, глядя на серые, безучастные лица службы охраны, стоявшие по периметру зала, который она так хорошо помнила по своему первому разговору с Германом. Никаких других посетителей сегодня, никаких лишних глаз – и все в строжайшей тайне. Сайровский не Герман, без охраны не ходит. Ада думала, он где-то там, дорогой, любимый, хлопочет, и ворковала, и зазывала, и тянула время, и считала минуты, секунды считала, и знала – он где-то там, втайне, тоже считает секунды, и часы тикали, и земля медленно вертелась, и жизнь была – сплошное ожидание, а Сайровскй нахваливал кухню и уютные отдельные кабинеты, где он собирался ей что-то показать. И на думала – это даже не противно, просто смешно – он так изолгался, что даже снятой шлюхе не может признаться, зачем ее снял, и она все собиралась пойти с ним, но вдруг ей хотелось десерта, хотелось клубники, ей хотелось шампанского, к которому она не притронулась, и она все думала, еще полчаса, еще пятнадцать минут, еще десять, пять, четыре с половиной, две…
Он целовал ей руку, когда она бросила взгляд на часы и поспешно поднялась.
– Я на секундочку.
– Разумеется, – и она поняла, если вернется, он не будет больше ждать, и без того заждался – ему наскучила эта игра, конец, пора собирать карты и рассчитываться с долгами. Но она же не собиралась возвращаться.
– Ада?
Она почти дошла до туалета, когда он окликнул ее. Быстрый взгляд на часы – у нее оставалось меньше минуты.
– Да? – Обворожительная улыбка, и сердце, пропустившее удар. Она вдруг поняла, что он знает, разумеется, знает, сейчас он остановит ее, сейчас он…
– Вы самая прекрасная женщина, которую я встречал.
Она снова улыбнулась, чуть кивнула, принимая комплимент, как привыкла принимать их – с равнодушным самодовольством красивой женщины. Поспешила скрыться за памятной занавеской, и никто не попался на пути, никто не остановил ее, и она скользнула в мужской туалет, где открытое окно выглядело так зовуще, так притягательно.
Получилось, неужели получилось? Она повесила сумочку на шею, скинула туфли, удобнее перехватила их, выглянула в окно – вот она лестница, вот он ее путь к свободе, вот еще несколько шагов, и она будет – еще не там, но, главное, уже не здесь, и она швырнула сотовый телефон в писсуар со злостью и торжеством, задрала юбку до талии, чтобы не мешалась, вылезла в окно.
Получилось, неужели, получилось? Сердце билось в горле, Ада не смотрела вниз, крепко цепляясь за перекладины, думая, а если кто-то поджидает внизу?
Но никто не поджидал, и она спрыгнула с лестницы, одернула юбку, надела туфли. Словно вынырнула из одного мира в другой, загадочный, только внешне похожий на прежний, но получилось же, неужели получилось, все так гладко вышло, только не сглазить. Она крадучись сделала несколько шагов, скользнула к стене рядом стоящего дома – окна его не выходили на эту сторону, заметила, какой же Герман молодец, как он все предусмотрел, ее никто не видел, никто, и никто пока не знает, что ее уже нет в здании, и она захотела рассмеяться, если бы сердце не колотилось так сильно, она бы обязательно рассмеялась. Хотелось бросить прощальный взгляд, хотелось торжествующе закричать, но Ада держала себя в руках, он же сказал – не оборачиваться. Она отвернулась от ресторана, помня, что как можно быстрее нужно уйти из поля зрения его окон, и скользнула за угол, словно тень, ярко-алая тень на серой глади города, и замерла, проверяя, нет ли кого-то рядом, – было слишком светло, ранний летний вечер, до сумерек так долго, а она так привлекает к себе внимание, – но никого не было, и Ада сделала шаг к свободе – и подумала – небо мое, солнце мое, мир мой, любимый мой, я иду к тебе – и в этот миг за ее спиной раздался взрыв.
***
Красный уровень опасности означал – не выходить из дома, не подходить к окнам, сидеть у репродуктора, работавшего от аварийного генератора, в ожидании сообщений, сотовый держать под рукой. Красный уровень опасности означал – патрули на улице, оцепление отдельных районов, полная боевая готовность, вой сирен, залитые красным светом стены домов. Красный уровень не включали на ее памяти никогда, не считая учений, – даже взрыв крематория обозначили средним, желтым цветом. Но теперь другое – покушение на президента страны, врыв в самом сердце Столицы, теракт, превосходящий по своей дерзости и наглости все, с чем сталкивалась ОЕ с тех пор, как Горецкий установил мир и порядок много-много лет назад. Все в городе знали, красный уровень – это очень, очень плохо.
Ада шла – в красном по красному городу, по красным улицам, обезлюдившим в миг, и свет предзакатного солнца тоже окрашивался красным, и никто не попадался ей навстречу, потому что Герман был так восхитительно предусмотрителен – и в оцеплении были бреши, и все она знала наизусть – и могла не торопиться, главное, не отставать от графика, не теряться, не позволять себе останавливаться, как в тот первый миг, когда угол дома защитил ее от летящих во все стороны обломков шикарного ресторана, но не от сомнений, не от паники, приковавшей к месту. Не от мыслей – «я подвела тебя, обернулась, и теперь я – Орфей, а ты навеки в подземном царстве, ты его порождение, но я так надеялась, что все еще можно поправить, я так верила, что может быть иначе».
И в первую секунду растерялась, не понимая, куда теперь идти – неужели по названному адресу, неужели к нему, к чудовищу, которое она так старательно будила – и преуспела? Но может, нет, все ложь, и никто ни в ком не будит никаких драконов, – а реальна только смерть, кровь, грязь и бесконечная, саму себя пожирающая ложь?
Но завыли сирены, и из репродукторов раздался механический голос, сообщивший о том, что объявлен красный уровень, и жители отпрянули от окон, и Ада видела, как моментально залил улицы красный свет, и подумала – а вдруг это совпадение, вдруг просто повезло? Герман был профессионалом, но его пытались сместить, отстранить, а ведь на нем держалась вся безопасность страны, может, Сайровский поплатился за самонадеянность, и это враги государства – мусульмане, заговорщики, содомиты, китайский след или след США, а может быть, это просто совпадение, и Океания всегда воевала с Остазией, и не нужно теперь – теперь поздно – не стоит теперь сомневаться. Нужно идти, поняла, к дракону или рыцарю, тому или другому, но в любом случае, ее любимому, единственному, кто мог ответить, что здесь произошло.
