И я увидела улыбающуюся себя, жующую бутерброд. Сидящую в дурацком сером костюме с капюшоном на голове, на котором красовались заячьи уши. Рядом стоял Аким. Довольный, со спокойной теплой улыбкой на губах.
– Хватит, – тихо попросила я, а потом добавила. – Стоп!
Кабинка снова вернулась в первоначальное состояние. Я попыталась взять себя в руки. Нужно увидеть остальных.
– Хоуэл Дже. Самое счастливое воспоминание, – потребовала я.
Это была крыша. Парень и его группа что-то репетировала. Был вечер, внизу слышался шум машин. На небе уже были видны звезды. Теплый ветерок.
Хоуэл играет на гитаре и сольно поет, пара ребят ему подыгрывают, и девчонка на барабанах.
Когда песня подошла к концу, ребята зааплодировали друг дружке.
– Замечательно! Можно записывать альбом! – хихикнула девушка, убирая растрепавшиеся волосы за уши.
Хоуэл положил гитару и подошел к краю крыши. Он замер, словно статуя, спокойно разглядывающая город
– Эй, Юки, – позвал тихо парень миловидную девушку. – Иди сюда.
Девчонка улыбнулась и, разгладив руками юбку белого платьица, подошла к Хоуэлу. Тот оторвался от созерцания, приобнял рукой Юки за талию.
Воспоминание закончилось.
Я посмотрела самое счастливое воспоминание Прасковьи. Это было раннее утро. Я оказалась в холодной темной комнате. Скрючившись на жесткой кровати, спала Праша. Она была в длинной ночной рубашке, укрывалась тонкой простыней, дрожа от холода.
Распахнулась дверь, в комнату вбежало две плотно сложенные девицы, каждая из них была раза в два шире Прасковьи.
– Вставай, уродина, – одна из девиц та, что была острижена чуть ли не на лысо, плюхнулась на кровать и с силой пихнула спящую девушку в бок.
Прасковья свалилась с койки на пол. Попыталась подняться, но запуталась в простыне. Вторая толстая девица пнула ногой девушку в живот и вышла за первой из комнаты.
Праша осталась лежать на полу, сжимая руки в кулаки. Я не понимала, почему она не может воспользоваться своей силой, чтобы проучить их. Может, она боялась того, что ее могут забрать на опыты?
И тут около темного окна возник Глеб. Он с удивлением огляделся вокруг, посмотрел на обшарпанные стены, заметил пустую кровать, а после девушку, лежащую на полу.
– Праша? – тихо спросил он.
Прасковья дернулась от неожиданности. Глеб подошел к девушке и помог ей выпутаться из простыни.
– Что это за место? Почему ты на полу?
– Это детский дом, – потирая ребро, на которое пришелся удар увесистого ботинка, тихо произнесла Праша и расплакалась. Она ткнулась лицом парню в грудь.
Тот неловко обнял ее и попытался успокоить. А она все говорила и говорила. Я смогла разобрать немного. Но смысл стал ясен очень быстро.
Прасковья жила со своим братом в детском доме. Он старше ее на два года. И он уже вышел из этого ужасного места, но пока не может забрать ее с собой. Ему никак не дают разрешение на опекунство. И девушке приходится прозябать в этом богом забытом месте. Получать пинки и обзывательства от других девчонок. И силой она не может пользоваться. Здесь везде камеры, ее могут увидеть и забрать в лаборатории.
Я даже покрылась мурашками.
А Глеб широко оскалился.
– Знаешь, что мы пойдем сейчас делать? – задорно поинтересовался он. Прасковья покачала головой. Сейчас она казалась еще более тощей, чем в нашу первую встречу. – Мы покажем им всем, кто тут настоящий командир.
Глеб подскочил на ноги и протянул руку девушке.
– Я забираю тебя из этого ада. Мы идем искать твоего брата, а после отправляемся за остальными. Академии нужна помощь.
Прасковья в тот же момент стала преображаться. Она поднялась, расправила плечи и движением руки заморозила стекло на окне, после чего, то разлетелось вдребезги. Глеб зажег кровать, та вспыхнула ярким обжигающим пламенем.
– Глафира же сказала, чтоб ты вставала! – с раздражающим криком, в комнату влетела фурией одна из девиц.
Глаза ее округлились, когда она заметила пылающую кровать и разбитое окно.
– Пусть Глафира сама размазывает кашу по тарелкам, – фыркнула Прасковья. – А ты, Фрося, закрой пасть.
Девушка взмахнула рукой и заморозила губы Ефросиньи. Девица дернулась было к двери. Но дверь загорелась. Фрося упала на колени и замычала, поднимая руки в молящем жесте.
Прасковья толкнула девицу ногой в живот и вышла из комнаты.
Глеб остановился на несколько секунд, присел рядом с Фросей и коснулся рукой ее щеки. Девица задергалась, пытаясь отодвинуться, завыла, старалась оттолкнуть Глеба, но тот и сам уже поднялся и вышел прочь.
А на щеке у Ефросиньи остался ужасный ожог в виде руки.
Вот это воспоминание. Я хотела уже продолжить дальше просмотр, но вдруг свет потух, а дверца кабинки отъехала в сторону.
– Время вышло, – твердо произнесла Марта, показавшись передо мной. В ее руках я заметила газету. Мне удалось выхватить только один заголовок.
«Восстание народа против власти. Расстрел королевской семьи. Пропавший принц Гле…»
В лицо мне брызнули чем-то из баллончика, и я поняла, что не могу стоять на ногах. Последней четкой мыслью было, что я очнусь дома и не буду ничего помнить.
***
Первое, что я почувствовала, когда проснулась, была удивительная легкость. Тут же возник вопрос, где я нахожусь. Я открыла глаза и тут же их закрыла. Смотреть было больно. Я собралась с духом и снова разомкнула немного веки.
Я находилась в большой колбе с голубоватой водой. Откуда-то сверху шел свет. К моему лицу была приставлена маска подающая кислород, трубка от которой уходила куда-то вверх. К рукам и ногам тоже шли какие-то проводки и трубочки. Мелькнула мысль, что я похожа на киборга.
«Нет. Это все Матрица» – от своих мыслей стало смешно.
Еще не дома. И все помню.
Я попыталась двинуться. Это еле получилось. Вода была больше похожа на кисель, словно меня собирались законсервировать в этой прозрачной банке.
С трудом прильнула к стеклу, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Темная комната с полом из металлической решетки. И везде стояли капсулы с людьми. Я была одной из многих, кого собирались законсервировать.
– Эй! – крикнула я, но изо рта вырвались только пузырьки, медленно всплывающие к крышке сосуда.
Я подняла руки и попыталась открыть крышку. Но ничего не вышло. Только откуда-то сверху донесся гул сирены.
Мне скоро могут стереть память. Что будет тогда со мной? Я все забуду. Все, что происходило в течение двух лет. Их просто не будет. Я снова стану той тихоней, любительницей книжек, которой была в начале всей этой кутерьмы.
