— Подумайте, князь, о том, что место, где вы находитесь, — священно! А вы ворвались сюда с этими… с этими людьми, готовыми все жечь и разрушать! Побойтесь Бога!.. Берегитесь осквернить сии пенаты!
— Не может быть священным место, где много лет безраздельно властвует дьявол, — горько усмехнулся Гавриил. — Вряд ли Господу угодны богатства этого монастыря, добытые обманом, накопленные непосильными трудами рабов; от богатств этих пахнет потом и кровью… Так пусть же его сокровища достанутся храбрым воинам!
И, обращаясь к своим людям, он добавил:
— Этого дикого зверя, — он указал на аббатису, — и всех обитателей монастыря возьмите с собой в лагерь, но не посягайте на их жизнь! А это разбойничье гнездо можете разгромить до основания…
Аббатиса с мольбой простерла руки к воинам, но те, не мешкая, схватили ее и повели вместе со всем монастырским людом во двор. Пылали факелы. Отовсюду слышались русский говор и смех, причитания монахинь.
Гавриил все еще оставался в коридоре. Когда все удалились, он тихонько через отверстие в стене спросил:
— Ты готова, мой ангел?
И впервые через это окошко долетел радостный ответ, прозвучавший из уст девушки:
— Да!.. Да!.. Да!..
Агнес больше не страшилась за свою жизнь, за свое будущее, о нет! Она была уверена, что более не расстанется со своим любимым никогда и что жизнь ее теперь будет сплошной праздник, поскольку чашу страданий она… они с любимым испили до дна, и больше не будет в их жизни страданий, а будут только радости, радости, радости; иначе и быть не может, ибо все в природе уравновешено.
Гавриил распахнул дверь кельи… и Агнес, упав ему на грудь, зарыдала от радости, от ощущения бесконечного счастья.
— Бедное дитя, бедное дитя!.. — говорил Гавриил, нежно гладя волосы девушки.
— Люби меня, Габриэль, люби! Я вынесла многое ради тебя, — прошептала Агнес, судорожно всхлипывая.
Гавриил взял ее, будто ребенка, на руки, отнес в сани, закутал в теплую шубу, сам сел рядом и взял в руки вожжи. Спустя минуту они уже быстро неслись к русскому лагерю, к роскошным, блещущим золотом шатрам.
За их спиной слышались отчаянные мольбы, вопли монастырских людей и брань воинов, под ударами топоров трещали сундуки и двери. И вскоре зарево огромного пожара слилось с лучами набирающей силу зари…
Это был последний день монастыря Бригитты.
Заключение
о дороге Гавриил осторожно подготовил ослабевшую от всех невзгод Агнес к некоторым неожиданным для нее известиям. Все же велико было недоумение девушки, когда на Ласнамяги сани остановились перед шатром Иво Шенкенберга.
— Иво умер, — ответил Гавриил на немой вопрос, застывший в глазах у Агнес. — Ведь Шенкенберг был почти мой родственник, поэтому не удивительно, что перед смертью он завещал мне свой роскошный шатер. Теперь этот шатер принадлежит тебе, милая. Я дарю его тебе с тем условием, однако, чтобы все печальное, что ты в нем пережила, было предано забвению.
— Как умер Иво Шенкенберг? — не могла не спросить Агнес.
— Он сложил голову в честном поединке.
— От чьей он пал руки?..
— В битве Иво подвернулся мне под руку, дрался он, как лев, и чуть было не отправил меня на тот свет, но… само Небо было против него. А разве могло быть иначе? Разве в мире этом справедливость умерла?..
Со смешанным чувством любви и уважения смотрела девушка на Гавриила, так скромно говорившего о своей победе. И смотреть на любимого она могла бесконечно.
— Мой отец где-то здесь? — тихо спросила Агнес.
— Да, он здесь. И давно ждет тебя, — Гавриил отвел в сторону тяжелый, намокший от снега полог шатра. — Войди к нему тихонько и… будь благоразумна, дорогая Агнес!
— Быть благоразумной? — насторожилась юная баронесса.
— У него сейчас лейб-медик нашего военачальника. Я надеюсь, что большого несчастья опасаться не надо: нет во всей Ливонии лекаря, опытнее того, что сейчас здесь… А я должен на некоторое время оставить вас. Однако в полдень я вернусь. Если тебе что-нибудь понадобится, то возле палатки ты найдешь людей, которые исполнят твои приказания…
Агнес кивнула и молча вошла в шатер.
Гавриил сел в сани и помчался обратно к монастырю Бригитты, местоположение которого точно указывал густой столб дыма. Через несколько часов он вернулся со своим отрядом, с пленными и возами военной добычи. Всех пленных и основную часть добычи Гавриил направил к верховному начальнику, князю Мстиславскому, другую часть разделил между своими людьми. Из всех монастырских сокровищ себе он взял только одно, самое для него дорогое… это была Агнес.
…Мы не знаем, о чем говорили между собой отец и дочь. Когда около полудня Гавриил посетил их, Агнес сидела с заплаканными глазами у постели отца. Старый рыцарь был в полной памяти, но на лицо его уже пала тень приближающейся смерти. Собрав последние силы, умирающий протянул руку Гавриилу и попытался ласково улыбнуться.
— Благодарю вас, князь Загорский, за ту радость, которую вы доставили мне, привезя сюда обожаемую дочь мою Агнес, — молвил он слабым, еле слышным голосом. — Я знаю все, что было с ней в монастыре, и теперь, когда ее страдания закончились, я всем доволен. Я, право, не знал… О Господи!.. — тут он прослезился. — Агнес моя! О, доброе дитя… Она прощает мне мою глупость… мою жестокость и даже оплакивает меня. Теперь я могу умереть спокойно.
— Не думайте о смерти, рыцарь, — постарался утешить его Гавриил. — Вы должны еще долго жить, на радость милой Агнес.
— Мой час уже близок, — тихо покачал головой фон Мённикхузен. — Я чувствую это… Знаете, князь, у вашего военачальника очень умный врач-немец. Он так же умен, пожалуй, как и я сам: этот врач предсказал мне, что я не увижу завтрашнего дня…
— О отец! — разрыдалась Агнес.
— Не плачь, дочь… Так и я думаю: не увидеть мне более рождения нового дня. И не старайтесь, дети, напрасно успокаивать меня, я в этом не нуждаюсь, ибо воля старого рыцаря крепка. Я умираю с радостью, потому что умираю я со спокойной душой… Какую пользу я могу еще принести? Что на этом свете еще может порадовать меня? Блеск моей военной славы померк, мое Отечество — Ливонское орденское государство — уничтожено и попрано, все мое имущество растрачено, свое единственное дитя я едва не загубил, по глупости отдав его… на истязание его злейшему врагу…
— Дорогой отец, не говори так! — просила Агнес умоляюще, беря руку отца и обливая ее слезами. — Я сильная, я много могу вынести. Только оставайся с нами…
— Это хорошо, Агнес. Это хорошо… — прошептал Мённикхузен, улыбаясь. — Держи мою руку в своей, это даст мне еще немного силы… силы высказать все, что у меня на душе. Да, дитя, я был к тебе очень несправедлив. Я хотел тебя насильно обвенчать с Хансом Рисбитером, с этим трусом и лгуном, но, к счастью, ты узнала его лучше, чем я. О, это невыразимо низкий, подлый человек!.. Когда я в последний раз попросил у него денег взаймы, знаешь, что он мне ответил?.. «Отправьте сейчас же Агнес ко мне, тогда я пришлю вам денег, иначе я не согласен!..» Он хотел купить тебя у меня за деньги… Да падут на его голову все беды земные! Если бы он тогда попался мне в руки… но к чему мне отравлять мои последние минуты воспоминаниями об этом негодяе? Ты знала его лучше… и сама сумела сделать достойный выбор, — тут барон перевел взгляд на Гавриила. — Князь Загорский, доблестный, честный человек, дайте вашу руку!.. Вы твердо решили взять себе в жены дочь мою Агнес фон Мённикхузен?
