– А электронные письма вообще принимаются судом как доказательства? – просила я.
– Если удастся доподлинно установить, кто именно их отправлял.
Маккензи сказал, что ему надо идти. Ему очень не хочется бросать меня здесь одну, но от него больше пользы «на воле».
Я не могла с этим поспорить. Я вообще ничего не могла.
Я могла лишь надеяться, что случится чудо и справедливость все-таки восторжествует.
Когда Маккензи ушел, меня отвели обратно в камеру и велели ждать, пока они не укомплектуют полный список «единиц» – так нас здесь называли. Всех, кто вошел в этот список, согнали в одно помещение, где сковали наручниками попарно и повели вниз, на улицу. Там нас уже дожидался автобус, чтобы вести в Райкерс. Сидеть пристегнутой к кому-то еще было очень неудобно, к тому же у автобуса напрочь отсутствовали рессоры; с учетом того, что нас везли как дрова и по не самым лучшим дорогам, поездка вышла болезненной. Раньше я бывала в Райкерсе исключительно в качестве психолога-аспиранта, отрабатывающего требуемое количество часов клинической практики. Меня посетила совершенно бредовая мысль, что можно попробовать воспользоваться «служебным положением» в личных целях, но очередной приступ жуткого кашля женщины, в паре с которой я была скована, быстро заставил меня выкинуть эту дурь из головы. Женщина кашляла всю дорогу и никак не могла успокоиться. Шалонда, транссексуал, к которому – вернее, к которой – я питала искреннюю симпатию, рассказывала, что в Райкерсе туберкулезом болеют в три раза чаще, чем в среднем по городу, и в большинстве случаев местная форма туберкулеза резистентна к лекарственным препаратам.
Нас, женщин, отделили от мужчин и повели в Центр Роуз М. Сингер, женскую тюрьму. Меня отстегнули от напарницы и проводили в одиночную камеру в отдельном крыле, где я насчитала всего восемь дверей. Я не знала, куда повели остальных женщин. В камере стояла низкая койка с матрасом; имелись также металлическая раковина, унитаз и что-то вроде откидного столика у стены. Я присела на койку, вся напряженная и настороженная. Конечно, мне вспомнились все мои подопечные. Интересно, тот балагур, вечно травивший дурацкие анекдоты, еще здесь? А любитель прекрасного, оголившийся в музее Метрополитен? И Шалонда… Как же не вспомнить Шалонду и ее слова, сказанные на прощание: «Это прекрасно, когда ты сама себя удивляешь!»
Я легла на койку, подложив руки под голову, поскольку подушка мне, видимо, не полагалась. На когда-то побеленных, а теперь попросту грязных стенах не было ни одной надписи – ничего, за что можно зацепиться взглядом. Я закрыла глаза и попыталась представить себе какую-нибудь другую спальню, совсем непохожую на камеру, где я сейчас находилась.
Чья спальня первой пришла на ум? Спальня Билли, в особняке ее бабушки. Нет, даже не спальня, а целое крыло, превращенное в картинную галерею. Белоснежные ковры от стены до стены, полотна известных современных художников от Мотеруэлла до де Кунинга. А в смежной комнате – яркий, как будто наэлектризованный черный холст с красным росчерком, похожим на букву Н, налитую кровью. Работа Пола Леви. Деда Пэт.
У меня перехватило дыхание.
Перед глазами встала живая картина: Пэт показывает мне свои обнаженные автопортреты, а ее собака – ротвейлер! – бросается на окно, потревоженная шумом снаружи. Когда обнаружили тело Пэт, собаки рядом не было. Ее вообще нигде не было.
Как же я не подумала об этом сразу? Билли устроила в нью-милфордский приют девочку-ротвейлера. Когда мы с ней туда ездили в первый раз, она спросила Альфредо, как дела у собаки, которую она привезла. Я хорошо помню, как она сказала ему: «Я за нее волновалась».
Я попросила охранника отвести меня к телефону.
Маккензи практически сразу выяснил, что у ротвейлера стоял микрочип. Его просканировали и узнали, что владелицей собаки была Пэт Леви. Альфредо сказал, что не стал сканировать чип при поступлении собаки в приют, поскольку Билли сказала, что хозяин умер. Он подтвердил готовность засвидетельствовать в суде, что ротвейлера привезла Билли. Он сказал, что его ошарашила вся ситуация: собака, вверенная его заботам, оказалась уликой в расследовании убийства.
Маккензи передал информацию Бьенвенидо, двоюродному брату Амабиле, следователю по уголовным делам в полицейском управлении округа Саффолк, который занимался делом Пэт Леви.
Стивен привез в полицию мой компьютер, и техники из экспертно-криминалистического центра установили личность Распутницы по IP-адресу. Это была Билли.
Как только Билли подпала под подозрение, полиция конфисковала ее машину, и хотя та была отмыта до блеска внутри и снаружи, в салоне все равно обнаружились волоски, совпадавшие с шерстью аргентинских догов.
Билли арестовали в доме ее бабушки. Мне хочется думать, что ее посадили в ту же камеру, где сидела я. Кэрол Андрес, адвокат по уголовным делам, нанятая для меня Стивеном и Маккензи, добилась того, что, как только главной подозреваемой стала Билли, с меня сняли все обвинения. Ей были предъявлены обвинения в убийстве полицейского при исполнении служебных обязанностей, в покушении на убийство второго полицейского, а также в убийстве Пэт Леви. Еще через несколько дней бостонская полиция нашла молоток, которым была убита Сьюзен Рорк. Билли спрятала его в той же кладовке в бабушкином доме, где она хранила свои детские игрушки. Губная помада цвета «тирамису», обнаруженная в бардачке машины Билли, принадлежала Саманте Купер – что было подтверждено экспертизой ДНК. Полиция Нью-Йорка передала информацию в Торонто, и к списку обвинений добавилось еще и убийство Саманты Купер. Оставался только Беннетт. Или Джимми Гордон. Как сказал мне прокурор, чтобы предъявить Билли обвинение в этом убийстве, необходимо произвести эксгумацию тела Джимми. Мне было страшно представить, как это воспримет его мать. Смертную казнь отменили в штате Нью-Йорк в 2007 году; но даже без обвинения в убийстве Джимми Гордона Билли светит пожизненное заключение без права на досрочное освобождение.
Я знаю, бывают люди, которые верят, что прошлое можно «закрыть» и уже никогда к нему не возвращаться. Меня всегда раздражало такое ошибочное представление, что всякое горе преодолимо и что человек, позабыв все плохое, может спокойно жить дальше и все наладится само собой. Мне всегда казалось, что так не бывает. Хотя, может быть, у кого-то это получается. Или они убеждают себя, что у них получилось.
Кому как удобно.
* * *
Как человек, злостно обманутый не одним социопатом, а сразу двумя – причем не просто обманутый, а чуть было не ставший жертвой серийного убийцы, – я начала сомневаться в своей пригодности для работы, которую себе выбрала. Но я продолжала писать диплом и разбираться с определением того типа людей, который я изучала. В «Руководстве по диагностике и статистике психических расстройств» нет понятий «социопат» и «психопат». Там есть понятие «диссоциальное расстройство личности», которое определяется как «систематическое пренебрежение к правам других людей и нарушение этих прав» по трем и более из следующих семи показателей:
1. Неспособность соответствовать социальным нормам.
